Этот шаман был, на взгляд Леони, не слишком привлекателен. Босой, в заляпанных грязью хлопчатобумажных штанах и драной рубашке, небольшого роста, некрасивый лысеющий мужчина. Его лицо смахивало на лягушачье — плоский нос, выпученные карие глаза, коротенькие худые ноги, сутулая спина, — неприглядная картина. Единственное, что не вписывалось в образ, — мускулистые руки и широкие плечи. Угадать его возраст было сложно — может, лет пятьдесят, — но от его взгляда на Леони снизошло спокойствие, и она почувствовала себя уютно и безопасно. У нее было такое впечатление, что она наконец вернулась домой. И эти чувства полностью перекрыли физическую непривлекательность шамана.
Он идеально говорил по-английски — и тут же подметил сходство их имен, имевших в основе корень «лев». Шаман обладал низким и рокочущим голосом, со странным акцентом жителя Новой Англии. Когда Леони похвалила его знание английского, он ответил просто:
— Протестанты хорошо меня выучили.
— Протестанты?
— Миссионеры. — В его голосе проскользнуло недовольство. — Американцы. Они наводнили весь бассейн Укаяли, как будто у них личные счеты к нашей культуре. Пытаются убедить нас, что наш духовный путь — зло, подкупить нас деньгами, едой, в конце концов, школами для наших детей — и все для того, чтобы мы приняли Христа.
— Похоже,
— Нет. — Шаман криво улыбнулся. — Я от них сбежал.
Он посмотрел на дона Эммануэля.
— Я прошел через испытания. Этот великий человек принял меня в ученики, и я вступил на путь шамана. Выяснилось, что для меня этот путь — самый правильный.
Тем временем Мэри перевела его речь на испанский для дона Эммануэля. Тот тоже что-то буркнул в ответ, и Мэри перевела на английский.
— Ученик давным-давно превзошел учителя.
Видимо, невероятная дисциплина, настойчивость, сила воли и долгое время, проведенное в джунглях в одиночестве в поисках истины, в видениях с помощью айяхуаски, превратили дона Леонсио в шамана высочайшего уровня. Он никогда не хвастался своими умениями и девять месяцев в году странствовал по джунглям, от деревни к деревне, исцеляя людей и принимая в оплату лишь пищу, ночлег и скромные дары крестьян. Остальные три месяца он проводил в своей деревеньке, в совершенной глуши, ведя отшельнический образ жизни. Лишь дон Эстебан и еще один близкий друг знали, где его найти.
Леони и ее друзья быстро поужинали рыбой и бананами. И ни слова о причинах их приезда. Девушке показалось странным, что до сих пор никто даже не упомянул об истинной цели их приезда. Это было можно объяснить только правилами гостеприимства племени. Но… «Какого черта, — подумала она, — давайте ближе к делу! Я здесь лишь затем, чтобы выпить айяхуаски вместе с доном Леонсио и снова отправиться на помощь Рии!»
Но Леони не стала говорить этого вслух. После ужина дон Эммануэль отвел дона Леонсио в сторонку, и они уселись, скрестив ноги, у стены
Леони вдруг почувствовала усталость, так, будто не спала целую неделю, и, свернувшись калачиком, улеглась в гамак, висящий между двумя шестами, поддерживающими крышу
Она слышала размеренный гул голосов, плеск воды, тихий смех.
Леони не собиралась закрывать глаза, но за считанные секунды провалилась в сон и оказалась все в той же самой комнате дешевого мотеля, сидя на краю кровати и глядя на мерцающий экран телевизора. От него все так же исходил ужасный хриплый тихий шепот.
— Убей себя… сделай это. Ты знаешь, что так надо.
Несмотря на то, что она вовсе не хотела этого делать, ее снова одолело чувство неизбежности и правильности этого приказа, Леони не только не хотелось протестовать и что-то доказывать, она была в абсолютной власти этого голоса.
— Я готова, — ответила она.
— Есть ли вокруг другие? Они смотрят на тебя?
— Да.
— Джунгли близко?
— Да. Очень близко.
Повисла тишина. Голос перешел в тихий шелест, девушка едва могла уловить смысл слов, заглушенных помехами и шипением сломанного телевизора.
— Когда все вокруг заснут, ты пойдешь в джунгли. Иди тихо, так, чтобы тебя никто не увидел и НИКТО НЕ ОСТАНОВИЛ…
В этот момент плеча Леони коснулась рука, и девушка тут же проснулась. Дон Леонсио, Мэтт, Баннерман, Мэри и дон Эммануэль стояли вокруг ее гамака. Леони была вся в поту, к холодному лбу прилипли пряди волос. И она никак не могла унять дрожь в руках. Натужно всхлипнув, девушка резко поднялась, пытаясь успокоиться. Она чувствовала себя так, как будто ей пришлось бежать марафон, воздуха не хватало, а ногу свела судорога. Чтобы прийти в себя, Леони с силой вдохнула.
Дон Леонсио попросил остальных отойти. Затем достал большую