Уж замуж невтерпеж

Эх, глупые они все-таки — мужчины. Все что касается одежды, обуви и удобств, похоже, не вызывает у них должного внимания, да вообще никакого. Или это только мне попадаются столь флегматичные представители? Так уж вышло, что когда меня украл тот бандит, я мирно отдыхала в тени ивы у речки, и приличной обуви на ногах не было — всего лишь лапоточки. Пусть это и не лапти, в которых я вообще не представляю, как ходить, точнее как их носить, но в них хорошо по песку бродить, а вот по лесу очень неудобно. Я даже на пальцах, причем на всех, умудрилась натереть мозоли. Холодная вода ручья принесла облегчение, но не такое, как мне хотелось бы. А вот теперь придется вставать и опять надевать это приспособление для пыток.

— Помочь? — вежливо осведомился парень.

Искушение запрыгнуть к нему на руки было велико, но…

— Не стоит, я сама. — Больно, однако!

И это он называет куропаткой? Да тут целый индюк! Или это леший постарался? Не мытьем, так катаньем решил своего добиться? А может, зря наговариваю? Ох, что-то у меня нынче настроение не шибко веселое. Надо срочно встряхнуться.

Странно устроен человек: думает об одном, говорит другое, делает третье (несмотря ни на что, я считаю себя человеком). Пока предавалась невеселым размышлениям, руки распотрошили и почистили куропатку. Запасливый Фларимон уже принес воды. Немного ее в котелке помещается, но чтоб помыть птичью тушку хватит, а то к ручью лень идти.

— Ты ее варить будешь? — несколько тоскливо поинтересовался Фларимон.

Видимо сильно проголодался, раз спрашивает. А вообще и сам мог приготовить! Вот всегда у меня так: если что не получается, начинаю сердиться, причем на того, ради кого все затевалось, или на того, кто стоит рядом. Глупо? Да. Ребячество? Однозначно! Но такая уж я.

— Варить долго, да и не поместится она в твой котелок, — надо все-таки держать себя в руках!

— А что тогда? — нет, он иногда бывает просто непроходимо туп.

И за что я его люблю? Что? Люблю? Э… спокойствие, только спокойствие!

— Зажарю! Кусочками!..

Фларимон видимо сообразил, что меня сейчас лучше не трогать и отстал.

— Ну… раз так… Пойду наберу еще воды и искупаюсь заодно, — беспечным тоном заявил Фларимон и, не долго думая, подхватив котелок, направился к ручейку.

— Там же воды по колено!

— А мне и этого хватит! — донеслось до меня уже из-за кустов.

Везет же некоторым… А я вот так не могу! Хотя купалась я, а не просто плескалась у воды, очень давно. Так… украл тот бандит меня… а еще три дня по лесу шастаю… Ого! Да я почти целую неделю не купалась! Мда, хорошо еще, что пиктоли не потеют (спасибо ящероподобной ипостаси!), а то б такой аромат от меня исходил… С другой стороны, белье же грязное, а в лесу чистое днем с огнем не найдешь. Вот и говори потом о романтике путешествий. Да какая тут, собственно говоря, романтика? Плестись по бездорожью, переползать овраги, проваливаясь в грязь едва ли не по уши, спать на холодной земле под пристальным вниманием всяческих насекомых, так и норовящих занять место под солнцем, точнее под одеждой, питаться практически подножным кормом, да еще и с нарушением режима (что-что, а вот прием пищи дома был строго по расписанию и рациону — папа всегда говорил: "Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу!", маман при этом добавляла: "Но человек себе и друг, и враг, так что ешьте все". Хотя на ужин мы все же никогда не объедались. А тут получается, что ем через раз, большую часть вечером: завтрак собирается по принципу "что осталось от ужина, да и некогда рассиживаться", обеда как такового и нет, зато на ужин целая церемония!), обрастать грязью дальше некуда, сменную одежду на все дни путешествия не наберешь и прочее, прочее, прочее — вот она, вся романтика дорог. Больше всего меня достает, иных слов и не найду — отсутствие возможности стать чистой. Мне, чтобы вымыться, нужна теплая вода, да настой чайного дерева, чтобы отмыть пыль, да отвар ромашки для волос, да большая льняная простынь, чтобы завернуться, но главное — полнейшее отсутствие наблюдателей. А тут куда не пойди, везде найдется желающий подсмотреть — даже птицы странно косятся! А вот Фларимону на все это видимо плевать, раз пошел к ручью плескаться. И почему я такая чистюля? Что же мне делать?.. Бедная я, горемычная-а-а! Может повыть на луну, пусть и не видно ее еще?

Нет, видимо, поварской инстинкт во мне заложен капитально: пока я опять предавалась грустным мыслям, точнее стенаниям, непонятно как успела куропаточку испечь на углях. Я такая обиженная на весь свет, такая расстроенная, что если Фларимон в скором времени не вернется с водных процедур, съем сама весь ужин. Странно, никогда за собой раньше не замечала таких наклонностей… Может, мне пора домой?

— А вот и я! — радостно возвестил о себе Фларимон, подходя к костру.

Эх, он не только искупался (видимо нагишом, поскольку одежда сухая!), но и волосы вымыл. А они у него длинные: заплетенные в косу они до пояса, но распущенные, да еще и потяжелевшие от воды — гораздо ниже, иным девицам-красавицам на зависть.

— Мм… вкусно пахнет! — облизнулся парень.

— Угу…