Ужас без конца

Сказать, что Максим совсем не боялся, было бы ложью. Поначалу, пока солнце еще не село, был уверен: ему ничего не грозит. Но потом стемнело, и ночь принесла с собой сомнения. Однако отступать Максим не привык, а потому после полуночи встал и пошел проверять свою теорию.

Шел по коридору и чувствовал, что решимость его тает. Чем ближе была дверь Старой ординаторской, тем сильнее колотилось сердце и потели ладони.

Напряжение вибрировало в воздухе, который сгустился, как сметана. Все кругом замерло, звуки отдалились и стихли, но из-за двери комнаты, где никого быть не могло, доносился не то голос, не то шорох, не то потрескивание.

Больше всего на свете Максиму хотелось развернуться и убежать. Никто бы его не осудил, не посмеялся над некстати родившимся первобытным страхом перед неведомым, ведь никто и не знал о его намерении!

Но чем сильнее он боялся, тем тверже был его шаг.

«Там ничего нет!» — сказал себе Максим, берясь за дверную ручку.

«Есть, — отозвался тихий голос внутри, — и ты это знаешь».

Максим открыл дверь и увидел того, кто обитал в Старой ординаторской. Странное дело, страх тут же отступил, на место ему пришло сострадание. В конце концов, он врач и сейчас перед ним несчастное, одинокое, измученное болью и непониманием создание.

— Сергей. Вас ведь так зовут? Вы помните свое имя? — спросил Максим…

Он не знал, сколько прошло времени, долго ли длилась их беседа. Когда Максим понял, что совершенно один в комнате, за окном занимался серый рассвет. В скудно освещенной Старой ординаторской царил разгром, но это ничего, это поправимо. Максим был уверен: теперь все будет хорошо. Призрак Пациента, которого боялась все больница, только что ушел навсегда.

Покинул свое Чистилище.

Гена, Грета и ведьмина ежевика

За завтраком Гена неловко махнул рукой и опрокинул стакан с молоком прямо в тарелку с кашей.

— Ты, Генка, катастрофа ходячая, весь дом мне за лето разнесешь, — вздохнула бабушка, ликвидируя последствия аварии. — Каши больше нет, бутерброд возьми съешь, чтобы голодным не ходить.

Грета, Генкина сестра, невозмутимо доедала свою порцию. В противовес своему импульсивному, порывистому (мама говорила «без царя в голове») брату, она была девочкой рассудительной и аккуратной.

Гена и Грета — двойняшки. Совершенно разные и внешне, и внутренне, они тем не менее были неразлучны и понимали друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда. Оба перешли в четвертый класс, и на каникулы родители отправили их в деревню. У мамы с папой отпуск только в августе, вот тогда они все вместе поедут на море, пообещала мама.

До обеда бабушка велела полоть сорняки в огороде, а после брат с сестрой собрались на речку.

— К ужину как штык дома, — напутствовала бабушка, — чтоб мне не волноваться, где вас носит. Я пирог с ежевикой испеку.

Двойняшки обрадовались: пироги у нее получались отменные, а ежевику и малину оба обожали больше других ягод.

Идти нужно было через деревню, а потом еще через луг. Далековато, минут двадцать точно, но что значат эти минуты по сравнению с удовольствием сколько душе угодно плескаться в нагретой солнцем бирюзовой воде и валяться на песчаном бережке?

— Между прочим, я нарочно молоко пролил, чтобы кашу не есть, — заметил Гена.

— Знаю, — пожала плечами Грета, — но вообще зря: каша была вкусная.

Они шли по широкой улице, не забывая здороваться со всеми, кто попадался на пути. Детей в деревне немного, да и на лето мало кто приезжал, но это брата и сестру не волновало: им всегда хватало компании друг друга.

Вот и последний дом позади, а впереди — луг с высокой густой травой.

Посреди луга стоял одинокий дом, к которому вела тропинка. Проходить мимо дома следовало быстро, не глядя в ту сторону: в доме жила ведьма. Как и положено ведьме — на отшибе, уединенно, подальше от добрых людей.

— Говорят, она град, грозу насылать умеет и всякие плохие вещи! Сидит в своем доме, никогда никуда не вылезает, порчу наводит. Как-то тетя Катя Кривая мимо ведьминого дома шла и что-то такое сказала, что ведьме не понравилось. А наутро у нее все куры и утки передохли, — шепотом говорил Санек, один из немногих живших в деревне мальчишек. — А еще я слышал, колдунья детей ест!

Брат с сестрой не спорили, но между собой решили, что это чушь. Гена спросил у бабушки про ведьму, та нахмурилась и сказала:

— Не суйтесь туда. Ведьма или нет, а незачем вам возле ее дома шастать. Узнаю — выпорю.

Больше она на эту тему ничего не говорила, но угроза быть выпоротыми действовала: дети к дому ведьмы не ходили. Грета и думать об этом забыла, но не таков был Гена. Он про деревенскую ведьму вспоминал часто, особенно по ночам, если не спалось. Представлял такой, как показывали в фильмах ужасов, и страшно хотел взглянуть на нее хоть одним глазком.

Сейчас они проходили мимо, и примерная Грета на дом даже не смотрела, зато Гена чуть шею не свернул.

— Смотри, какая у нее ежевика, — присвистнул он. — Громадная! С кулак!

— У нашей бабули тоже ежевика вкусная. И малина, — ответила сестра.

Гена остановился, и ей тоже пришлось.

— Ну, что еще?