Ужас в городе

Видно, не часто им удавалось встретиться с живым покупателем.

– Не пожалеете, сударь, – жизнерадостно пообещал один. – Вы попали точно по адресу.

– Только у нас! – добавил второй, нервно дернув щекой.

В небольшом холле, куда его отвели чуть ли не под руки, к молодым людям добавилось сразу три смазливые девушки в форменных передниках, и началось что-то вроде восточного базара на европейский манер. Он едва успевал уклоняться от вороха изумительных костюмов, сорочек, курток, плащей, галстуков и дубленок. Подобную сцену он видел в каком-то американском фильме и, помнится, тогда, как и сейчас, сочувствовал герою. Хотя, надо заметить, в отличие от киношного персонажа не испытывал смущения, и уж тем паче восторга. Иное дело, что настойчивая, активная помощь девушек на примерке его немного возбудила. Молодые люди стояли на подхвате. Один из них внезапно, будто что-то вспомнил, схватился за голову, куда-то умчался и через минуту вернулся с подносом, на котором стоял коньяк, рюмки, кофейник и тарелка с шоколадными конфетами.

Егор предложил всем вместе обмыть новый гардероб.

Парни и девушки не чинились, дружно уселись за круглый ореховый столик и мигом опорожнили бутылку, а затем и вторую, появившуюся следом. Самая расторопная продавщица вспорхнула к нему на колени под тем предлогом, что поправляет галстук. Егор не противился, но беседу повел солидно:

– Как у вас тут, молодежь, после кризиса? Сокращения были? ;

– Еще какие! – девушка дышала ему в ухо. – Прямо жуть.

– Как везде, – грустно подтвердил молодой человек. – Только еще хуже.

– По буржуазии бьют прямой наводкой, – добавил его товарищ, слегка захмелевший. – Скоро, видно, опять на завод погонят.

– Ну, до этого вряд ли дойдет, – не согласился Егор. – Президент не позволит. Он же гарант.

– Да, гарант… Не протрезвится никак… Ты сам-то, братишка, из какой группировки?

– Одиночка, – сказал Егор. – Только что с северов.

Та, что засела на колени, уж больно азартно егозила, и Егор ее спихнул.

– Тебя как зовут, малышка?

– Лиза.

– У тебя лично, надеюсь, все в порядке? Кризис не задел?

– Почему так думаешь?

– Да вон ты какая лакомая.

– Увы, – улыбнулась Лиза, – внешность тоже в цене упала. Боюсь, не пришлось бы бриллианты и норковую шубу на картошку менять.

В ее красивых глазах не было никакой мысли, зато светилось животное очарование, дававшее ей большой шанс на выживание в рыночном мире.

– Правильно Вадик сказал, хотят буржуазию уничтожить. Вчера по телику показывали… Опять всякая нечисть наверх полезла. Фашисты, коммуняки – жуть!

Упомянутый Вадик, допив рюмку, поинтересовался:

– На северах как? Чем в основном промышляют?

Импорт туда доходит, нет?

– На северах жрать нечего, – сообщил Егор. – Да и мерзнут там без мазута. Но ничего, народ за свободу из последних сил цепляется. Как говорится, прозрел. Обратно к дешевой колбасе не загонишь.

Из "Калигулы" вышел, как из музея современной моды. От итальянского двубортного кожана до суперэлегантных замшевых башмаков – все на нем было добротно, дорого и сердито, и при этом, постарались на славу девчата, вся одежда сидела как влитая. Он сам себе понравился, покрутившись перед зеркалом, – истинный европеец, разве что васильковый взгляд подводит, выдавая славянскую натуру. Он не сообразила отеле разменять немного валюты, а деревянные у него кончились, поэтому пришлось в магазине расплачиваться зелеными. Все удовольствие, вместе с кожаной визиткой, зонтиком и атташе-кейсом, обошлось ему в три с небольшим тысячи. Он понял, что сделал ошибку, когда на виду у юных буржуа раскурочил банковскую упаковку: уж больно засуетились мужики, а Вадим даже не сдержался, икнул.

Продавщица Лиза на прощание тайком вручила ему телефончик, присовокупив нежное: "Мало ли, вдруг захочется!" – на что Егор ответил категорически: "Жди, Лизок. У меня не сорвется".

Неподалеку от магазина выискал укромную скамейку, присел покурить. Оперся на пакет со старой одевкой: не мог же он бросить жакинское добро: вещественная ниточка, связывающая с двумя годами покоя.

Сидя в кустах, попытался себя идентифицировать.

Кто он такой? Почему ребята в магазине, прожженные московские барыги, отнеслись к нему, двадцатилетнему, как к Старшему – это не игра, такого не подделаешь. И почему такая пустота в груди, будто трехдневная дорога на перекладных отсосала всю энергию, и лишь на самом донышке души тлело смутное нетерпение: Анечка! Что-то важное, драгоценное он утратил, оставил на каменистой площадке, где упал на колени мертвый добытчик Спиркин, но что? Уж не то ли, что называли греческие мудрецы гармонией чувств? Если это так, то утрата непоправимая.

Он спокойно поджидал двух гавриков, которые потащились за ним от магазина. Значит, успел Вадим или кто-то другой подать знак. Егор подумал: нехорошо, братцы!

Выпивали вместе, а ты, Лизок, даже телефон оставила в залог приятного свидания.

Но раздражения не испытывал, понимал, где очутился. Москва! Она всегда была такая же, на ходу подметки резала. С какой стати ей меняться?