Ужас в городе

От злости, от отчаяния и от внезапно кольнувшего презрения к самому себе, попавшемуся в детскую ловушку, Хакасский даже не стал выгадывать ближе к берегу, где лед мог закрепиться, выделил прямо на середину широкой снежной ленты. Покачался, потряс лопастями и мастерски, без всякого рывка, припарковался. На малое мгновение счастливо помнилось: устоит машина, но это был самообман. С гнусным, болезненным скрежетом серебряная оса погрузилась по брюхо. К стеклам налипла кромка тьмы. Хакасский отключил двигатель, сидел, затаив дыхание. Если достали дно, то еще есть надежда. Егор укоризненно заметил:

– Нет, Саня, здесь глубже, чем ты думаешь.

Будто отозвавшись, река чавкнула и осадила машину почти по самую шляпку. Мигнуло и погасло электричество. Хакасский окаменел. Он по-прежнему не верил, что такое могло быть. Оледенелым очам отворилась черная бездна небытия. Рассудок и нервы тщетно боролись с очевидным. На славу сработанная летучая машина все же не годилась на роль батискафа: под ногами захлюпала жижа и у Хакасского внезапно промок рукав куртки.

– Люк, – спокойно напомнил из темноты Егор. – Аварийный люк наверху. Поторопись, Саня, поздно будет.

– А ты?

– Я следом. Мне спешить некуда…

ЭПИЛОГ

Около суток Егор пролежал в гостиничном номере без сознания, пылая, как подожженный стог, потом очнулся и начал быстро выздоравливать. Анечка хлопотала над ним, как наседка: лекарства, уколы, обтирания, горячее питье сквозь стиснутые зубы – ложкой раздвигала.

У нее появилось ощущение, что она опять в больнице, работает, спасает – и вот-вот спасется сама.

На вторые сутки вызвала "скорую помощь". У Егора уже открывались глаза и речь к нему вернулась. Но температура стояла за сорок, и он плохо реагировал на окружающее. Анечку, например, два или три раза назвал мамой. Она поправила: я тебе не мама, а невеста, дурачок!

– Вечная? – спросил он.

– Откуда я знаю. Может, и вечная.

Врач "скорой помощи", пожилой, усатый дядька с сердитым лицом, после тщательного осмотра ("Гардиан-отель", тут не забалуешь) поставил диагноз: двусторонняя пневмония, осложненная синдромом Пятницкого.

Необходима срочная госпитализация.

– Где вас так угораздило, голубчик? – брюзгливо поинтересовался доктор.

– Моржевал, – Егор с трудом разомкнул губы. – В больницу не поеду. Останусь с Анечкой.

– Я же медсестра, – добавила Анечка. – Не волнуйтесь, доктор, все сделаю, как положено.

Доктор, видимо, привык к причудам новых русских, другие в этом отеле не жили, настаивать не стал. Тем более в душе был согласен с молодым человеком. Нынешние больницы – это ловушки для простаков. Половина из тех, кого он туда отправлял, обратно не возвращались.

Однако строго заметил:

– Напишите расписку, что отказываетесь.

– Хоть десять расписок, доктор.

Выписал кучу рецептов, дал Анечке кое-какие полезные советы и отбыл, пообещав наведаться на следующий день. Еще бы не наведаться: стодолларовая купюра приятно шуршала в кармане халата.

Он действительно приехал на другое утро, даже не отоспавшись после дежурства, и увидел, что умирающий больной сидит в постели с чашкой кофе и улыбается.

– Ничего не пойму… Температура какая?

– Тридцать шесть и восемь, – радостно отозвалась Анечка.

Доктор померил Егору давление, собственноручно взял кровь на анализ, прослушал легкие: только в правом остались еле заметные хрипы.

– Ставите меня в тупик, голубчик.

– Она меня лечит кое-чем покрепче антибиотиков, доктор.

Анечка жеманно хихикнула, покраснела и отвернулась. Доктор не завидовал молодым людям. Последние годы, полные постоянных унизительных хлопот о хлебе насущном, высушили его душу. Он не хотел вспоминать, что бывают чудеса на свете.

На четвертые сутки пожаловал Мышкин под руку с Розой Васильевной. В паре они смотрелись впечатляюще: кряжистый, осанистый мужчина в темно-синем костюме, при галстуке, с седой головой и эффектным бельмом и цветущая, стройная степнячка с завораживающими, бездонными, угольными глазами. К изумлению Егора, они уселись на диване рядышком, не размыкая рук, – ну прямо две гагарочки.

Мышкин рассказал последние федулинские новости.

Восстание закончилось, как и началось, бескровно. Полевые командиры спецчастей, оставшись без головы, охотно вступили в переговоры и согласились покинуть Федулинск на условиях выдачи каждому бойцу трехмесячного денежного содержания. Сумма для города получилась неподъемной, но с миру по нитке ее наскребли, большую часть выплатил, пошарив по сусекам, разумеется, Никодимов.