Ужас в музее

Разговор с Роджерсом также не разочаровал его. Хозяин был высоким худым человеком, довольно небрежно одетым, с большими черными глазами, которые возбужденно горели на бледном, заросшем щетиной лице. Вторжение Джонса ничуть не обидело его, напротив, он, казалось, рад был встретить интересного собеседника. Его голос обладал необычайной глубиной, в нем чувствовались какая-то сдерживаемая сила и почти лихорадочная возбужденность. Джонс не удивился, что многие считают его сумасшедшим.

С каждым новым визитом Джонса — а за несколько недель такие визиты стали уже привычными — Роджерс становился все более общительным и откровенным. Хотя и с самого начала в его словах уже можно было уловить отголоски довольно странных взглядов, которые позже проявились в рассказанных им историях. Их экстравагантность, несмотря на несколько подтверждающих фотографий, была почти что комичной. И вот как-то в июне, в тот вечер, когда Джонс принес с собой бутылку хорошего виски и довольно щедро угостил своего друга, впервые начался по-настоящему сумасшедший разговор. Впрочем, и до этого уже Роджерс рассказывал довольно странные вещи, упоминая о своих таинственных путешествиях в Тибет, Центральную Африку, в Аравийскую пустыню, дельту Амазонки, на Аляску и некоторые малоизвестные острова в южной части Тихого океана. Вдобавок к этому он вполне серьезно утверждал, будто им были прочитаны такие чудовищные и полулегендарные книги, как «Пуахотик» и «Песнопения Дхола», приписываемые перу бесчеловечного злодея Ленга, но по степени безумства ничто из этого не шло ни в какое сравнение с тем, что было рассказано в тот июльский вечер под влиянием алкогольных паров.

Попросту говоря, Роджерс сделал несколько недвусмысленных намеков на то, будто во время его экспедиций ему удалось обнаружить в природе некие существа, которых до него не видел никто, и что он привез с собой осязаемые доказательства этих открытий. Из его пьяных разглагольствований выходило, что он продвинулся дальше, чем кто бы то ни было, в толковании малоизвестных доисторических книг, которые он досконально изучил, и, следуя их указаниям, предпринял свои путешествия в самые отдаленные уголки планеты, где и скрываются эти таинственные существа, которые выжили и сохранились до наших дней с тех времен, когда людей на Земле еще не существовало. И эти создания в некоторых случаях имеют связь с другими измерениями и параллельными мирами, общение с которыми было обычным делом в те далекие времена.

Джонс был удивлен богатством фантазии Роджерса, породившей подобные представления. Он даже задумался над тем, что явилось причиной таких полетов воображения — была ли это работа среди фигур мадам Тюссо, или же эти склонности следует отнести к врожденным, а выбор рода занятий явился лишь одним из их проявлений? Но так или иначе профессия Роджерса как нельзя лучше соответствовала его взглядам. Теперь становились понятными его мрачные рассуждения насчет кошмарных чудовищ, выставленных в отгороженном занавеской алькове с надписью «Только для взрослых». Не боясь показаться смешным, Роджерс всерьез намекал на то, что не все из этих дьявольских уродцев были искусственными.

Но откровенное недоверие Джонса и его шутки по поводу таких безответственных заявлений разрушили установившуюся было сердечность и радушие в их отношениях. Было ясно, что Роджерс относится к себе очень серьезно: теперь он стал подозрительным и угрюмым и продолжал терпеть Джонса лишь благодаря своему упорному стремлению преодолеть его вежливый самодовольный скептицизм. Он продолжал рассказывать о страшных забытых ритуалах и жертвоприношениях безымянным древним богам, то и дело подводя своего гостя к той или иной зловещей фигуре и отмечая детали, которые не смогло бы воспроизвести даже наивысшее человеческое мастерство. Джонс продолжал свои визиты, влекомый каким-то непонятным очарованием, хотя и знал, что утратил уже былое расположение хозяина музея. Время от времени он пытался ублажить Роджерса притворным согласием с каким-нибудь его сумасшедшим заявлением, но хозяин музея, суровый и непреклонный, редко давал себя обмануть.