Ужас в музее

— С чего ты взял, глупец, что это сделал я? Допустим, с нашей, ограниченной человеческой точки зрения, результат непривлекателен. Ну так и что с того? Оно ведь не человек и не притворяется таковым. Принести жертву — значит просто предложить пищу. Я предложил Ему собаку. Все остальное — Его работа, а не моя. Оно нуждалось в жертвенной пище и управилось с ней на свой манер. Но давай-ка я покажу тебе, как Оно выглядит.

Пока Джонс стоял в нерешительности, Роджерс прошагал обратно к столу и взял фотографию, которую прежде положил лицом вниз, не показывая. Теперь он, со странным выражением в глазах, протянул ее гостю. Джонс почти машинально взял снимок и взглянул на него. Уже в следующий миг взгляд его стал более заинтересованным и сосредоточенным, ибо запечатленный на фотографии объект потрясал воображение и производил почти гипнотическое действие. Безусловно, здесь Роджерс превзошел самого себя в искусстве скульптурного воплощения жутких монстров из ночных кошмаров. То была работа истинного инфернального гения, и Джонс задался вопросом, как отреагирует публика на подобный экспонат. Столь ужасное творение просто не имело права на существование — вероятно, от одного созерцания своей законченной работы эксцентричный художник окончательно повредился рассудком и принялся совершать садистские жертвоприношения восковому чудовищу. Только человек с исключительно крепкой психикой и трезвым умом мог отвергнуть невольно напрашивавшееся предположение, что это богомерзкое создание является — или являлось в прошлом — некой реальной экзотической формой жизни.

Изображенное на фотографии существо сидело (или было посажено) на украшенном диковинной резьбой громадном троне, представлявшем собой искусную копию костяного седалища, запечатленного на другом снимке. Оно не поддавалось описанию обычными словами, ибо ничего, хотя бы отдаленно на него похожего, никогда прежде не возникало в воображении психически здорового человека. Возможно, по замыслу создателя оно состояло в отдаленном родстве с позвоночными, населяющими нашу планету, хотя точно сказать трудно. Чудовище имело огромные размеры: даже в сидячем положении оно было вдвое выше Орабоны, запечатленного рядом с ним. При внимательном рассмотрении в нем слабо угадывались отдельные черты, характерные для высших позвоночных.

Оно обладало шарообразным туловищем и шестью длинными извилистыми конечностями с клешнями наподобие крабьих. Круглое туловище венчалось шаром поменьше, выступающим вперед; три выпученных рыбьих глаза, явно гибкий хобот длиной в фут и раздутые жабры по бокам заставляли предположить в нем голову. Покрывавший большую часть тела мех при ближайшем рассмотрении оказался густой порослью тонких темных щупалец или сосательных хоботков, каждый из которых заканчивался подобием гадючьей пасти. Более толстые и длинные щупальца на голове и под хоботом, со спиральными полосками на них, вызывали ассоциации со змеелоконами горгоны Медузы. Казалось бы, говорить здесь о каком-либо выражении лица просто нелепо, но Джон почувствовал, что эти три выпученных рыбьих глаза и вытянутый вперед хобот выражают ненависть, алчность и жестокость, смешанные с эмоциями, неизвестными на Земле и в нашей Солнечной системе, а потому непостижимыми для человека. В этого чудовищного монстра, подумал Джонс, Роджерс вложил все свое злобное безумие и все свое гениальное мастерство скульптора. В реальность подобного творения не верилось, но фотография доказывала, что оно действительно существует.

Роджерс прервал размышления гостя.

— Ну, что ты о Нем думаешь? Ты все еще задаешься вопросом, кто раздавил собаку и высосал из нее всю кровь миллионом ртов? Это божество, а я Его верховный жрец, глава новой жреческой иерархии. Йа! Шуб-Ниггурат! Козел с Легионом Младых!

Охваченный отвращением и жалостью, Джонс опустил руку с фотографией.

— Послушай, Роджерс, так не пойдет. Всему есть пределы, знаешь ли. Это поистине гениальное творение и все такое прочее, но оно пагубно на тебя действует. Тебе лучше не видеть его больше — пускай Орабона разобьет скульптуру, а ты постарайся забыть о ней. И позволь мне разорвать эту мерзкую фотографию.

Роджерс со злобным ворчанием выхватил у него снимок и положил обратно на стол.

— Идиот! Ты… ты по-прежнему считаешь, что Оно не настоящее! Ты по-прежнему думаешь, что Оно — творение моих рук и что все остальные экспонаты — не более чем безжизненный воск! Да ты сам тупее любой восковой фигуры, черт бы тебя побрал! Но на сей раз у меня есть доказательство, и ты увидишь все собственными глазами! Не прямо сейчас, ибо Оно отдыхает после моего жертвоприношения, но позже. О да… тогда ты убедишься в Его могуществе.

Роджерс снова метнул взгляд в сторону запертой на висячий замок двери, а Джонс взял со скамьи шляпу и трость.

— Хорошо, Роджерс, позже так позже. Сейчас мне пора идти, но я загляну завтра днем. Обдумай хорошенько мой совет — вдруг он покажется тебе разумным в конечном счете. И поинтересуйся мнением Орабоны.

Роджерс по-звериному оскалил зубы.