Ужас в музее

Человек, пригласивший меня войти, сидел в просторном мягком кресле у стола с мраморной столешницей, закутанный в длинный серый халат. Черты его лица резко выделялись при свете мощной аргандовой лампы,[102] и несколько мгновений мы с одинаковым любопытством молча разглядывали друг друга. Он был на редкость хорош собой: тонкое, чисто выбритое лицо, аккуратно зачесанные назад золотистые волосы, красивые брови, сходящиеся на переносице под небольшим углом, правильной формы уши, низко посаженные и плотно прилегающие к черепу, и выразительные серые глаза, возбужденно сверкающие почти фосфоресцирующим блеском. Приветственно улыбнувшись, мужчина обнажил изумительно ровные, крепкие белые зубы, а когда он жестом предложил мне сесть в кресло напротив, я подивился изяществу узкой кисти с длинными пальцами и тщательно ухоженными, слегка загнутыми розовыми ногтями миндалевидной формы. Я невольно задался вопросом, почему столь утонченный и изысканный джентльмен предпочитает вести отшельническую жизнь.

— Извините за вторжение, — наконец промолвил я, — но я уже оставил надежду добраться до Глендейла сегодня, и мне пришлось искать укрытия, поскольку надвигается гроза.

Словно в подтверждение последних моих слов, за окном полыхнула молния, оглушительно прогрохотал гром и первые струи проливного дождя неистово забарабанили по стеклам.

Хозяин дома, казалось, не обратил ни малейшего внимания на разбушевавшуюся стихию и вновь одарил меня улыбкой, когда успокоительно заговорил хорошо поставленным голосом, устремив на меня невозмутимый, почти гипнотический взгляд:

— Я рад оказать вам гостеприимство, но боюсь, роль радушного хозяина мне не по силам. У меня покалечена нога, поэтому вам придется самому обслуживать себя. Если вы голодны, на кухне полно всякой еды. С едой дела здесь обстоят лучше, чем с правилами этикета.

В голосе мужчины мне послышался едва уловимый иностранный акцент, хотя речь у него была беглая, грамотная и изысканная.

Поднявшись во весь свой внушительный рост, он широким шагом направился к двери, сильно припадая на одну ногу и при взмахе обнажив мускулистые волосатые руки, совершенно не вязавшиеся с изящными узкими кистями.

— Пойдемте, — пригласил он. — Прихватите с собой лампу. Я вполне могу посидеть и на кухне.

Я проследовал за ним в помещение, расположенное через холл, и, повинуясь его указаниям, набрал дров из поленницы в углу и достал продукты из буфета. Через несколько минут, когда огонь в печи разгорелся, я спросил, не приготовить ли мне ужин на двоих, но он вежливо отказался.

— У меня по такой жаре совершенно нет аппетита, — сказал он. — Кроме того, я слегка перекусил незадолго до вашего появления.

Отужинав в одиночестве и помыв за собой посуду, я присел и с наслаждением закурил трубку. Хозяин задал мне несколько вопросов насчет местных новостей, но погрузился в мрачное молчание, узнав, что я впервые в здешних краях. Незаметно наблюдая за ним, я явственно чувствовал в нем какую-то странную холодность, какую-то неуловимую, недобрую отчужденность, не поддающуюся анализу. Я почти не сомневался, что он терпит мое присутствие только из-за грозы и на самом деле нисколько не рад гостю.

Гроза же мало-помалу стихала. За окнами стало светлее, ибо сквозь облачную пелену проглядывала полная луна, и ливень сменился обычным мелким дождичком. Я решил, что, пожалуй, вполне могу продолжить путь, каковой мыслью поделился с хозяином.

— Лучше все-таки подождать до утра, — заметил он. — Вы ведь путешествуете пешком, а до Глендейла добрых три часа хода. У меня наверху две спальни, и вы можете расположиться в любой из них, коли пожелаете остаться.

Приглашение прозвучало столь искренне, что все мои сомнения относительно гостеприимства хозяина мигом рассеялись. По всей видимости, заключил я, склонность к угрюмой молчаливости развилась в нем за годы уединенной жизни в глухом лесу, вдали от людей. Выкурив в полном молчании еще три трубки, я наконец начал зевать.

— День сегодня выдался не из легких, — признался я. — Полагаю, мне лучше отправиться на боковую. Я хочу тронуться в путь с первыми лучами солнца.

Хозяин указал рукой на открытую дверь, за которой виднелся темный холл с ведущей наверх лестницей.

— Возьмите с собой лампу, — велел он. — Другой у меня нет, но я вполне могу посидеть в темноте. Зачастую я вообще обхожусь без света по вечерам. Ламповое масло здесь достать очень трудно, а в деревню я наведываюсь крайне редко. Ваша комната справа от лестничной площадки.

Когда я вышел с лампой в холл и обернулся, чтобы пожелать спокойной ночи, я увидел в темноте сверкнувшие почти фосфоресцирующим блеском глаза, и мне невольно вспомнились ночные привалы в джунглях и глаза неведомых хищников, порой мерцавшие сразу за границей освещенного костром круга. Потом я двинулся вверх по лестнице.