Ужас в музее

Потом наступили памятные ночи, когда по темным улочкам городских окраин начал рыскать некий человек; черные ночи, когда плотная пелена хмурых облаков заволакивала луну. Человек этот крадучись пробирался за деревьями, прячась в густой тени, и поминутно опасливо оглядывался через плечо — он явно замышлял недоброе. После каждой такой ночной прогулки утренние газеты взахлеб живописали своим падким на сенсации читателям подробности очередного кошмарного преступления — репортеры наперебой смаковали чудовищные зверства, предлагали самые несуразные меры противодействия, высказывали самые дикие и противоречивые догадки. Я же между тем чувствовал себя совершенно спокойно — ибо кто хоть на миг заподозрил бы работника похоронной конторы, ежедневно имеющего дело со Смертью, в стремлении утолять противоестественную страсть преднамеренным убийством своих ближних? Каждое преступление я планировал с маниакальной изобретательностью, от раза к разу меняя способы убийства, чтобы никому даже в голову не пришло, что все они являются делом одних и тех же обагренных кровью рук. Результатом каждой из таких рискованных ночных вылазок становились минуты экстатического наслаждения, скоротечного и ничем не омраченного, — наслаждения, которое всегда усугублялось надеждой, что восхитительный источник моего блаженства впоследствии будет поручен моим же сладострастным заботам в ходе моей профессиональной деятельности. Порой я и вправду испытывал такое вот двойное, запредельное наслаждение… О бесценные воспоминания!

Долгими ночами, когда я уединялся под кровом своего святилища, мавзолейная тишина вдохновляла меня на измышление новых и самых изощренных способов проявления своей страсти к возлюбленным мертвецам — мертвецам, дававшим мне жизнь!

Однажды утром мистер Грешэм пришел раньше обычного и обнаружил меня лежащим на холодном мраморном столе — я спал глубоким сном, сжимая в объятиях голый, окоченелый, зловонный труп. Он пробудил меня от сладострастных грез и, глядя на меня со смешанным чувством отвращения и жалости, вежливо, но твердо велел мне уволиться: мол, нервы мои расшатаны и я нуждаюсь в длительном отдыхе от неприятных обязанностей, сопряженных с моим ремеслом, поскольку тягостная атмосфера похоронного бюро пагубно повлияла на мою юную впечатлительную натуру. Он не имел ни малейшего представления о неодолимой дьявольской страсти, побуждавшей меня к утолению порочных вожделений! У меня хватило ума понять, что любые возражения только укрепят его уверенность в моем сумасшествии — лучше было просто уйти, пока никто не догадался о подлинных мотивах моего поведения.

После этого я нигде не задерживался подолгу, ибо боялся каким-нибудь неосторожным поступком выдать свою постыдную тайну враждебному миру. Я переезжал из города в город, из поселка в поселок. Работал в моргах, на кладбищах, один раз в крематории — то есть везде, где мне представлялась возможность находиться рядом с мертвецами, без которых я не мыслил жизни.

Потом началась мировая война. Я отправился за океан одним из первых и вернулся одним из последних. Четыре года кровавой бойни! Кромешный ад… мерзкая слякоть размытых дождями траншей… оглушительные взрывы истеричных снарядов… монотонный свист разящих пуль… клубы черного дыма над огненными фонтанами… удушливый смрад смертоносных газов… гротескные останки изуродованных тел… Четыре года запредельного блаженства.

В каждом скитальце живет подсознательная тяга к местам своего детства, и вот уже через несколько месяцев я шагал по знакомому проселку, ведущему в Фенхэм. По обочинам дороги стояли обветшалые фермерские домики, давно покинутые жильцами, и сам город тоже пришел в упадок и запустение за минувшие годы. Лишь несколько домов казались обитаемыми — среди них и тот, что некогда я называл родным. Заросшая бурьяном дорожка, разбитые окна, запущенные сад и огород — все это подтверждало сведения, полученные мной в ходе осторожных расспросов: ныне здесь живет беспутный пьяница, кое-как перебивающийся за счет поденной работы, которую ему дают немногочисленные соседи из сострадания к его забитой жене и вечно голодному хилому ребенку. В общем, романтический ореол, окружавший город моей юности, бесследно развеялся, и я, повинуясь случайному порыву, направил свои стопы в Бэйборо.