Ужас в музее

Над камином висела тронутая плесенью картина, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся портретом молодой женщины в платье конца восемнадцатого века. Лицо у нее классически красивое, но имеет чудовищно злое выражение, какого я никогда в жизни не встречал у людей. Тонкие изящные черты не просто отмечены печатью бессердечия, алчности и жестокости, но отражают некое ужасное свойство натуры, недоступное человеческому пониманию. И когда я вгляделся в портрет пристальнее, мне показалось, что художник – или же медленный процесс плесневения и порчи – придал бледному лицу нездоровый зеленоватый оттенок и едва заметную чешуйчатую фактуру. Потом я поднялся на чердак, где обнаружил несколько сундуков со странными книгами – многие из них по внешнему виду и характеру письменных знаков совершенно непохожи на известные нам образцы печатной продукции. В одной из них содержались варианты формул на Акло, о существовании которых я даже не догадывался. Я еще не обследовал пыльные книжные полки внизу.

19 апреля

В доме точно обитает еще кто-то или что-то, хотя пока я не видел на пыльных полах никаких следов, кроме своих собственных. Вчера прорубил в зарослях шиповника проход к воротам парка, где местные жители оставляют для меня продукты, но к сегодняшнему утру он зарос. Очень странно, ибо брожение весенних соков в кустах еще толком не началось. И вновь у меня возникло ощущение близкого присутствия некоего гигантского существа, едва умещающегося в комнатах. На сей раз я уверен, что здесь находится несколько существ таких размеров, и теперь я точно знаю, что по совершении третьего ритуала, описанного на Акло (я прочел это в найденной на чердаке книге), они станут осязаемыми и зримыми. Осмелюсь ли я провести подобную материализацию, еще неизвестно. Риск слишком велик.

Сегодня ночью я стал замечать в темных углах коридоров и комнат сотканные из тени лица и фигуры, на миг возникающие и тут же тающие во мраке, – лица и фигуры столь ужасные и отвратительные, что я не смею описать их здесь. Похоже, они обладают той же природой, что и громадная черная лапа, пытавшаяся столкнуть меня с лестницы, и наверняка являются плодом моего взбудораженного воображения. То, что я ищу, определенно выглядит несколько иначе. Я уже не раз замечал лапу – иногда одну, иногда в паре с другой такой же, – но решил впредь не обращать внимания на все явления такого рода.

Сегодня вскоре после полудня я впервые обследовал подвал – спустился туда по приставной лестнице, найденной в кладовой, ибо ведущие вниз деревянные ступени сгнили подчистую. Стены, пол и потолок там сплошь покрыты кристаллической коркой солевых отложений, а на месте различных предметов, подвергшихся процессу разложения, остались лишь бесформенные кучки трухи. В дальнем конце подвала начинается узкий коридор – он тянется, похоже, под северным крылом здания, где я обнаружил и вскрыл загадочную комнатушку, и упирается в толстую кирпичную стену с запертой железной дверью. Стена с дверью, судя по ряду признаков, датируется восемнадцатым веком и, видимо, возводилась одновременно с самыми первыми пристройками к дому, то есть еще до Революции. На замке – явно более древнем, чем сама дверь, – выгравированы некие символы, расшифровать которые я не в силах.

В*** ничего не говорил мне про запертое подвальное помещение. Оно вызывает у меня больше тревоги, чем все увиденное здесь прежде: каждый раз, приближаясь к нему, я испытываю непреодолимое желание прислушаться к чему-то. За все время моего пребывания в этом зловещем доме здесь ни разу еще не раздавалось никаких посторонних звуков. Покидая подвал, я сильно пожалел об отсутствии нормальной лестницы – подъем по приставной казался мучительно медленным. У меня нет ни малейшего желания спускаться вниз еще раз – однако какой-то бес будто подталкивает меня наведаться туда ночью, если я хочу узнать то, что должно знать.

20 апреля

Нынче ночью я погрузился в пучину ужаса – и понял, что она поистине бездонна. Не в силах противиться искушению, я вскоре после полуночи спустился с фонариком в проклятый подвал и, осторожно ступая между бесформенными кучками трухи, прокрался на цыпочках к запертой двери в ужасной кирпичной стене. Я не издал ни звука и не прошептал ни одного из известных мне заклинаний, но весь обратился в слух – и прислушивался напряженно, до звона в ушах.

Наконец за обшитой листовым железом массивной дверью раздался шум: глухие грузные шаги и невнятное ворчанье, словно там пробудились ото сна и зашевелились некие гигантские ночные существа. И еще леденящий душу тяжелый шорох, словно громадная змея или морской дракон волочет по каменному полу свое чудовищное извивающееся тело. Парализованный страхом, я взглянул на огромный ржавый замок с выгравированными на нем таинственными иероглифами. Я в жизни не видел ничего похожего на них, и еле уловимое сходство этих знаков с графемами старомонгольского письма наводило на мысль о невероятной, невыразимой их древности. Порой мне чудилось, будто они источают слабое зеленоватое сияние.