Ужасная саба и ее хозяин (СИ)

Церемония была закончена, и теперь все состоялось: они были помолвлены, а одновременно он стал ее опекуном. Все юридические и гражданские права Лейтис перешли к этому самому Эйдану Дейну, ведь сабы могли считаться дееспособными только в том случае, если ответственный за них поручитель вернет им эти права, иначе они были как несовершеннолетние. Не рабы, как кто-то мог бы подумать из-за ошейника, но как дети, не достигшие возраста совершеннолетия.

Лейтис едва осознала это, как ошейник начал теплеть, будто на плите подогревался. И она вдруг отчего-то испугалась, что он скоро сделается совсем горячим, начнет жечь кожу, а Лейтис не сможет его снять: на ошейнике висел замок, такой же старомодный, как сюртук Эйдана, и ключи были сейчас у него. От металла под кожу забирались мурашки, расползались по телу — на плечи, вниз по груди, доходили до сердца, и когда они дотуда добрались, Лейтис впервые ощутила состояние хозяина. Легкую тень его эмоций — смутное беспокойство, в котором смешались, кажется, самые разные переживания, так что трудно было разобрать, какие именно. Или она плохо чувствовала, потому что у них просто была хреновая связь. А потом жжение ошейника прекратилось, только продолжало покалывать от остаточной магии кончики пальцев.

Связь не была чем-то эфемерным, хотя и определялась чувствами и эмоциями. Тем не менее, магические артефакты легко могли установить связь саба и дома, а еще — глубину и крепость этой связи, которую только предстояло взрастить, иначе помолвка не будет завершена браком, каким бы удачным ни было предсказание оракула. Именно благодаря связи, возникающей во время ритуала, маг-хозяин мог управлять магией саба, не давать ему творить пакости, сделаться послушным хотя бы чужой воле, раз ее не может обуздать сам саб. Хотя назвать чужим человека, чувства и эмоции которого ты ощущаешь практически как свои, вряд ли возможно, а ведь все говорили, что именно к такому и приходит завершенная связь.

Браки сабов и домов обычно оказывались счастливыми, потому что они всегда были открыты друг другу, и трудно не любить того, чью заботу ты ощущаешь постоянно, и не отвечать на чувства того, кто относится к тебе с искренней благодарностью. Это тоже говорили, и возможно, Эйдан Дейн и впрямь станет судьбой Лейтис, и, когда связь установится, они поженятся, или же, если за год они так и не смогут ее взрастить, помолвка будет расторгнута.

"Ну ляпни что-нибудь, ляпни, ты же хочешь" — думал Эйдан, косясь на Нивена. Но тот, к сожалению, был слишком сообразительным. И прекрасно понимал, что за прямое оскорбление Лейтис Эйдан запросто подаст на него в суд, едва передача прав завершится. Может быть, даже понимал, как сильно Эйдану этого хочется, потому что полицейский достал его преизрядно. По правде сказать, и весь участок достал: он был таким… лишним. Меньше всего нужным сейчас Эйдану и Лейтис, которые надевали ошейник в и без того отвратительной ситуации, а вся эта казенщина, все это плохо скрываемое презрительное ехидство полицейских, все косые взгляды — делали только хуже.

Ничего, сейчас Эйдан ее отсюда заберет. Он все это и делает для того, чтобы забрать Лейтис отсюда, как можно скорее, и она вынуждена терпеть эту церемонию в участке, чтобы не терпеть все вот это до завтрашнего полудня, чтобы не проводить ночь в тюремной камере. Все равно паршиво, не то что не романтично, даже не человечно. Но так лучше, в этой ужасной ситуации — лучше уж так. Потому что Эйдан в глубине души боялся, что, оставь он ее здесь, не получив права, Нивену придет в голову отправить Лейтис к палачу "на всякий случай", а потом хлопать на Эйдана глазами и говорить, что все случайно вышло.

— На свадьбу через год пригласишь, Лейтис? — тем временем, хихикая, спросил дежурный, и Эйдан резко обернулся, впившись в него взглядом.

— Не пригласит, разумеется, — сказал он совершенно спокойным и ровным голосом. Нивен сообразительней оказался: понимает, что теперь за Лейтис может ответить Эйдан. В том числе, и на такие вот фразочки. Дежурный от его взгляда скис, и Эйдан повернулся к Лейтис, все еще стоявшей на коленях. — Поднимайся и пойдем домой, — сказал он и протянул ей руку, ладонью вверх.

Лейтис оперлась на руку легко, почти невесомо, и вскочила на ноги куда ловчее, чем опускалась на колени, обвела взглядом участок и тихо, едва слышно, прошептала: "Ублюдки". Эйдан не стал никак на это реагировать и сразу повел ее наружу к своему флаеру. Свою сабу. Подумать только. Взгляд то и дело возвращался к ошейнику на тонкой девичьей шейке, а в душе ворочалась удивительная для этого момента гордость. Вот его саба, и он теперь несет ответственность за нее, как настоящий доминант, а не непонятно кто, которому оракул не доверяет ни одной девушки.