Ужасно роковое проклятье

Разговор вышел долгим, но не слишком толковым — из пустого в порожнее. Страх за Франческо не давал мне сосредоточиться, а самолюбие — позвонить и объясниться начистоту. Парни полностью погрузились в разгадывание семейной тайны Кавальери, им судьба красавца-чужестранца была безразлична. Вероятно, они не отказались бы его использовать в качестве приманки, если бы представляли, кого ловить придется. Наконец, влюбленной русской Золушке надоели их жестокие прожекты насчет использования итальянского принца в качестве бесплатного сырка в мышеловке, и я взялась за телефонную трубку. Я опаздывала к началу рабочего дня минимум на три с половиной часа, надо было обеспечить себе алиби на утро и предупредить Верочку.

Почему-то пришлось довольно долго дозваниваться. Наконец, трубку схватила Эму.

— Соня!!! — завизжала она недорезанной свиньей, — Соня, где вы шляетесь?! Скорее! Приезжайте! Немедленно! Сию минуту! Я вам приказываю! Как директор!

Ага, понятно! Быстрей! Прыжками! Еще быстрей! Раз эта паскуда теперь директор, то как же иначе?

— Погодите, погодите, — забормотала я, сбитая с толку, — что у вас там, пожар или потоп?

— МИЛИЦИЯ!!! — гаркнула Жрушко, точно стоящий на шухере сообщник грабителя, — У нас убийство!!!

— А кого… — начала я выяснять, но осеклась — в трубке раздавались гудки.

— Мальчики, вы были правы! Едем, в галерее опять кого-то замочили!

— Опаньки! — хором сказали эти охломоны и кинулись к дверям.

Доехали мы быстро, хотя дорога и показалась вечностью. Меня била крупная дрожь, а боязнь, что погиб не кто-нибудь, а именно мой Ромео, росла и ширилась — и наконец превратилась в уверенность. Я прокляла все на свете, в первую очередь себя — за то, что не позвонила, не предупредила, не уговорила беспечных итальяшек убираться в родные пенаты — и вот результат! Но первый, кого я встретила, войдя в "Кому", был живой и невредимый Франческо, тупо слонявшийся по холлу. Разумеется, занемогшая от ужаса синьорина Хряпунова с воем кинулась к нему и принялась, причитая на двух языках, лобызать беднягу на глазах у изумленных сотрудников. А мой восставший из гроба Лазарь и не противился — взял мое лицо в свои ладони и тоже чуть не плача стал ощупывать его губами, главным образом нос. В самый душераздирающий момент подошел противный Данька и, с трудом оторвав меня от Кавальери, за шкирку поволок брыкавшуюся галерейную Джульетту в сторону кабинета усопшего Дармобрудера.

Там стоял дым коромыслом: какие-то люди обмеряли мебель, записывали невнятные показания икающей от ужаса тети Кати и совсем уж непереводимое мычание и кряканье двух соляных столбов — Игорька и его напарника Вадима, а в углу лежало приготовленное к перевозке тело. Когда я узнала, кому оно принадлежит, в голове странно зачирикало, все расплылось вокруг — и вдруг погас свет.

В себя я пришла уже на диване в приемной, с мокрым лицом и в расстегнутой до пупа кофте. Весь мир невыносимо вонял, в голове щипало, а из глаз лились слезы. Тетенька в белом халате похлопывала меня по щекам и приговаривала, водя ваткой у меня под носом:

— Просыпайся, девонька, просыпайся… Та-ак, та-ак… Что ж мы такие нежные, милая? Ну, все, все…

Я приподнялась и села, встряхивая башкой, точно взнузданная лошадь. Постепенно пейзаж прояснился, в мозгах рассвело, но снова накатила серая удушливая волна. Вера! Убили Веру!

Бедную девочку утром нашли в кабинете шефа, лежащую на ковре лицом вниз с перерезанным горлом — в том самом месте, где и мне однажды довелось отдыхать от трудов праведных: тетя Катя попросила Игорька открыть кабинет директора. Знали бы они, что за находку там встретят! Вера лежала ничком, ковер промок насквозь, и вся мебель была в жутких запекшихся потеках, будто кабинет поливали кровью из шланга. Горло секретарше располосовал острейший ятаган, который Дармобрудер когда-то привез из Турции и держал на подставочке в шкафу. Еще и похвалялся, сволочь, что это настоящее боевое оружие, а не декоративное фуфло для туристов! Заляпанное кровью орудие лежало, упакованное в пакетик, но и отсюда было видно, что рукоять вытерта до блеска. Какие уж тут отпечатки!

На мое счастье, ничего особенного следователь от меня не ждал, и вопросы были самые стандартные: с кем общалась покойная, не упоминала ли про служебные и домашние конфликты, не имела ли недоброжелателей, не вела ли финансовую документацию, и прочее, и прочее. Я на все отвечала односложным гуканьем, не более членораздельным, чем "показания" наших богатырей из секьюрити, и скоро была отпущена с миром. Выйдя в холл, я узрела следующую картину: среди мельтешащих туда-сюда сотрудников стояли мои мужики, все трое — Данила, Ося и Франческо — и курили, мрачные и безмолвные, как скалы в пене прибоя. Я подошла к ним, слабым голосом попросила подождать еще минутку и нетвердыми стопами отправилась на поиски чертовой страусихи, вызвавшей меня сюда.