Ужасно роковое проклятье

Помирившись, мы сели пить чай, уютно беседуя про чередование сильных и слабых натур в роду Кавальери. Пришли к выводу, что Алессандро пошел в маму — ту самую "барракуду", а Франческо, скорее всего, воспитывался дедушкой, пока бабуля и папуля зарабатывали на содержание и реставрацию имения. Жена Алессандро, насколько я поняла из рассказов Франческо о детстве, проведенном в "Дорри альти", умерла родами, а брать вторую он не захотел — может, покойницу сильно любил, а может, руки не дошли. При таких занятых родственниках дедушка для Франческо был главный близкий друг, образец и воспитатель. И мальчик перенял дедовы привычки (лишь некоторые, слава Богу!): романтизм, желание любить и быть любимым, гедонизм и непрактичность. И неча на псише пенять, коли Квазимодой звать!

Мы славно посидели, домой я пришла умиротворенная и спокойная. На ребят можно надеяться, они меня своей поддержкой не оставят. Все будет хорошо. Пока я, напевая, порхала по квартире с метелкой для пыли, меня посещали только идиллические фантазии — Софи Хряпунова во Флоренции, Кавальери на свою возлюбленную не надышится, чертов злоумышленник растворился во мгле… Телефон! Недоброе предчувствие пронизало меня с головы до ног. В трубке раздался голос, больше напоминающий волчий вой:

— Сонья-а-а-а-а!!!

О Господи! Это же Брилла! В какую еще пакость она вляпалась? Табуреткина пассия Раюха Кислоквасова убивать ее приехала, что ли?

— О Сонья, — надрывалась трубка, — только вы можете помочь ему, только вы! Он погибнет, его там убьют!

Кажется, речь не о Табуретке и не о Раиске.

— Успокойтесь, Лео, успокойтесь! Все по порядку, с начала!

— Микеле забрало КГБ! Он убил вашу помощницу!

Что за помощницу? А, Верочку! Как Микеле? Почему Микеле?

— Тюрьма! Лагерь! Зона! Он умрет! Он такой хрупкий!

Ну, насчет этого Элеонорка переборщила: "хрупкий" — последний из эпитетов, который можно применить к Чингьяле.

— А за что он мог убить Веру? — опасливо поинтересовалась я.

— Кого? Это они говорят — убил! Микеле не мог! Он очень нежный!

Так, значит. Сначала хрупкий, потом нежный.

— А кто они?

— А-а-а-а! О-о-о-о!

Все ясно, но ничего не понятно.

— Элеонора! — как можно тверже произнесла я, — Рядом есть кто-нибудь? Дайте трубку тому, кто рядом!

— Майор милиции Кубытькин слухае! — рявкнула трубка.

— Господин Кубытькин, меня зовут Софья Хряпунова, я сопровождаю делегацию от галереи "Кома-АРТ", изложите суть дела, пожалуйста! — выпалила я.

— Гражданину Италии Микелу Чингьялу предъявлено обвинение в убийстве Веры Сергеевны Заборовой, гражданки эрэф, — смягчилась трубка в ответ на обращение "господин", — Улики против него очень серьезные. Неопровержимые даже. Это все, что я могу вам сказать. И если можно… — трубка перешла на просительный тон, — гражданку Брылю… забрать, что ли…

— Брылю заберу, — твердо пообещала я, спросила адрес и побежала назад к Осе.

Глава 9. "И предков скучны нам роскошные забавы…"

Ну и денек! Когда Сонька ворвалась ко мне и принялась тараторить про Чингьяле и какую-то Кубытьку, мне даже нехорошо стало. Свихнулась, думаю, не иначе. Не вынесла душа поэта минуту жизни трудную. Но, сообразив, в чем дело, я в ужасе охнул и кинулся к телефону — Данилу разыскивать. Без его умения разговаривать с валетами всех мастей нам тяжело бы пришлось. Бриллу мы нашли быстро: своими рыданиями она оглашала не только само здание, но и окрестные улицы. Бедные менты не знали, чем бы еще законопатить уши, а просто вывести вон извергавшую пожарно-сиренные звуки синьорину, видимо, опасались — иностранка все-таки. К тому же та наверняка стала бы орать под окнами. Даже нам с Даней стало не по себе: мы ведь первый раз увидали истинное лицо истинной неаполитанки. Конечно, в комедии оно намного забавнее, а вот реальность несколько… обескураживает. Трое слегка позеленевших от утомления личностей совали Лео стаканы с водой, таблетки, носовые платки, остальные, разбежавшись по углам, делали вид, что увлеченно занимаются любимым делом. А сама Брилла вела себя, словно сопрано на прослушивании в Ла Скала: отталкивая стаканы, таблеточки-салфеточки и прочие препятствия между нею и большим искусством, она деловито набирала воздуху в грудь, долю секунды держала паузу и вновь издавала вопль: "А-а-а-а-а-а-а-а!!!" — с фиоритурами, с тремоло и Бог знает, чем еще. С ума сойти, в общем. Мы бы и сошли, но нас Сонька спасла: она схватила заходящуюся в истерике Элеонору за шкирдон, хорошенько встряхнула и без смущения отвесила той пару пощечин. Лео хныкнула напоследок и прекратила свое бель канто.