Ужасные дети. Адская машина. Дневник незнакомца

Она обогнула их, отодвинула одну створку и обнаружила Поля сидящим на полу, головой и плечами откинувшись на кровать; он плакал. Его слезы были уже не теми, что он проливал об утраченной дружбе, не походили они и на слезы Агаты. Они набухали между ресницами, росли, переливались через край и стекали с перерывом, обходным путем добираясь до приоткрытого рта, где задерживались и дальше текли, как обычные слезы.

Поль ожидал бурной реакции на письмо. Агата не могла его не получить. Этот нулевой результат, это ожидание убивали его. Зароки, которые он себе давал – осторожность, молчание, – улетучились. Он хотел знать, знать во что бы то ни стало. Неизвестность становилась невыносимой. Элизабет пришла от Агаты: он приступил к ней с расспросами.

– Какое письмо?

Элизабет, действуй она по собственному разумению, конечно, завела бы свару, и оскорбления быстро отвлекли бы ее и предупредили Поля, что надо прикусить язык, отругиваться, кричать погромче. Но перед судом, и судом любящим, он признался. Признался в своем открытии, в своей нерешительности, в том, что послал письмо, и умолял сестру сказать, действительно ли Агата его отвергает.

На эти удары, падающие один за другим, автомат отзывался лишь щелчками переключателя, меняющего программы. Элизабет испугалась письма. Что, если Агата знала и морочила ее? Что, если забыла, что получила какое-то письмо, а в эту самую минуту, узнав почерк, распечатывает его? Что, если она сейчас войдет?

– Минутку, родной мой, – сказала она. – Подожди меня, у меня к тебе серьезный разговор. Агата ничего мне не говорила про твое письмо. Письмо не могло взять и улететь. Оно должно найтись. Я сейчас вернусь.

Она ретировалась и, вспомнив жалобы Агаты, прикинула, не могло ли письмо остаться в вестибюле. Из дома никто не выходил. Жерар почту не просматривал. Если письмо положили внизу, возможно, оно все еще там.

Оно было там. Желтый конверт, мятый, покоробленный, лежал на подносе, подражая осеннему листу.

Она включила свет. Почерк был Поля – крупный почерк нерадивого школьника; но адресовано письмо было ему самому. Полю от Поля! Элизабет разорвала конверт.

Этому дому почтовая бумага была неведома: писали на чем придется. Она развернула тетрадный листок в клетку, бумагу анонимок.

«Агата, не обижайся, я тебя люблю. Я был дураком. Я думал, что ты ко мне плохо относишься. Я понял, что люблю тебя, и если ты меня не любишь, я умру. На коленях прошу тебя ответить. Мне очень плохо. Я все время буду в галерее».

Элизабет прикусила кончик языка, пожала плечами. При том же адресе Поль, волнуясь и спеша, написал на конверте собственное имя. Его повадки она хорошо знала. Такое неисправимо.

Допустим, письмо, вместо того чтобы прозябать в вестибюле, вернулось бы, как обруч-серсо, Полю в руки: это могло бы пришибить его до того, что он изорвал бы листок и утратил всякую надежду. Она избавит брата от досадных последствий его рассеянности. Она отправилась в туалет при вестибюле, порвала письмо и уничтожила следы.

Вернувшись к несчастному, она рассказала, что заходила к Агате, что Агата спит, а письмо валяется на комоде: желтый конверт, из которого высовывается листок кухонной бумаги. Она узнала конверт, потому что видела пачку таких же у Поля на столе.

– И она тебе ни слова о нем не сказала?

– Нет. Мне даже не хотелось бы, чтоб она узнала, что я его видела. И главное, не надо ничего у нее спрашивать. А то ответит, что не понимает, о чем мы говорим.

Поль не представлял себе заранее, какую развязку повлечет за собой письмо. Желание склоняло его к радужным. перспективам. Такой пропасти, такой дыры он не ожидал. Слезы катились по его неподвижному лицу. Элизабет утешала его, описывала в деталях, как малютка якобы призналась ей в своей любви к Жерару, в его взаимности, в их брачных планах.

* * *

– Как странно, – твердила она, – что Жерар тебе об этом не сказал. Передо мной-то он робеет, я на него действую гипнотически. Ты – другое дело. Наверное, думал, ты будешь над ним смеяться.

Поль молча пил горечь этого немыслимого открытия. Элизабет рассуждала дальше. Поль с ума сошел! Агата – маленькая простушка, а Жерар – простой славный парень. Они созданы друг для друга. Дядя Жерара стареет. Жерар будет богатым, свободным, женится на Агате и создаст буржуазную семью. Ничто не препятствует их счастью. Было бы жестоко, преступно, да, преступно становиться у них на пути, устраивать драму, смущать Агату, приводить в отчаяние Жерара, отравлять их будущее. Поль не может так поступить. Он действовал под влиянием каприза. Он поразмыслит и поймет, что каприз не должен посягать на взаимную любовь.