Ужасные дни

И продрогшие, посинелые люди, по колени в воде искали кто вещи, кто близких, кто чужих. Каждый думал о погибели. На дворе слышалось ржание лошадей, крики извозчиков, стук дрожек, плач и стоны. Все это сливалось в один невообразимый гул. Вода все прибывала.

— Господи, спаси и сохрани! — слышался чей-то отчаянный вопль…

— Потоп! Настоящий потоп! Наказание Божие! Все погибнем!

На улице было темно. В полумраке огромные волны носились по улицам, срывая и унося все, что попадалось на пути. Брёвна, доски, мебель, обломки вещей, мостков, сорванные крыши носились на гребнях волн, ударялись о дома, о двери, об окна; стекла разбивались вдребезги, и вода стремительно врывалась в жилища бедняков. Тут она портила и губила всё нажитое тяжелым трудом многих лет, скопленное грошами.

Вся Гавань, казалось, затонула. Ужаса, горя и страданий не передать словами.

При появлении воды в подвале Марина не помня себя от ужаса, схватив кота и позабыв о подушке, бросилась по лестнице наверх. Она стучалась и просилась к хозяйке, но та заперлась и никого не пускала. Девочка прижалась в угол к какому-то выбитому окну и долго не могла прийти в себя от пережитого страха. Там, внизу, на дворе, в темноте плескались волны, слышались крики, стоны, плач, споры и гул. И вдруг в этой темноте раздался душераздирающий женский голос:

— Спасите, спасите!

Так могла кричать только мать, теряющая ребенка. «Это сапожница», — мелькнуло в голове Марины и, сбежав стремительно вниз, стоя на пороге, она по колени в воде тоже начала кричать:

— Карлушка, Карлушка, вытащи Мишу!

На дворе было много народу, кто-то толкнул и выбранил девочку, но отчаянных криков больше не раздавалось. Марина видела, что высокая, худощавая фигура пронесла куда-то на улицу двоих детей. «Это Карлушка», — узнала девочка своего приятеля.

Утренний рассвет озарил страшную картину наводнения. Ветер еще дул с прежней силой и пронизывал до костей, вода все еще прибывала. Эти ужасные, губительные волны разгуливали между домов, все ломали и рушили и подымались все выше и выше. Но в Гавань со всех сторон спешили на помощь: ехали ломовые, извозчики, телеги, приплыли по улицам спасательные лодки. Детей вытаскивали прямо из окон, сажали на телеги и увозили. Много погибло народу в это наводнение: не всех успели спасти.

На крыше дома мещанки Андреевой сидела Марина, ухватившись за трубу, и горько плакала.

— Послушайте! Послушайте! — вскрикивала она. — Вон доска уплыла! Кот мой уплыл!

Многие видели эту рыдающую девочку, но не обращали на нее внимания. Она была в безопасности, а кругом другие ждали спасения.

Вдруг Марина заметила своего приятеля. Он то тут, то там боролся с волнами, прыгал, хватая то одно, то другое. Казалось, ему необходимо было спасти все и всех.

— Карлушка, Карлушка, схвати моего Немца! Вон доска уплыла… Миленький! Добренький!

— Где? — спросил басистый голос.

— Вон из ворот выплыли… Через забор перескочили… Ай, уплывут, беги скорее!

Карлушка, подымая высоко ноги и прыгая по воде, пробрался через улицу, через забор и погнался за доской, на которой действительно сидел кот.

Марина с замиранием сердца следила за ним. Как он борется с волнами, как он прыгает… Вот схватил… Нет, кот уплыл далеко… Завернул за дом… Все исчезли: и Карлушка, и доска, и кот… Девочка заплакала еще громче. И плакала долго и горько.

— Бери что ли! — раздался где-то близко сердитый, знакомый окрик. Она очнулась. Внизу на дворе стоял Карлушка и протягивал ей кота.

Марина сбежала вниз.

— Какой ты мокрый, синий! Ты весь дрожишь! Иди, Карлуша, погрейся, — участливо сказала девочка.

— Возьми Мишку, — тихо сказал он.

— Разве это Мишка? Что ты? — рассмеялась и удивилась Марина.

— Я поеду на корабль! — крикнул юноша, вдруг неожиданно расхохотался и, смешно подпрыгивая, скрылся за воротами.

«Что это он мелет?! Уж не рехнулся ли он?!» — с тревогой подумала Марина. В это время снова раздался пушечный выстрел, налетел порыв ветра, и нахлынула новая страшная волна.

Девочка, прижимая к себе кота, побежала спрятаться на чердак.

Страшная, губительная картина разрушения длилась не более 6–7 часов. Затем ветер стал стихать, вода отхлынула. Но то, что представилось глазам, было поистине беспросветно. Ужасные дни переживала многострадальная Гавань!

IV

На другой день после наводнения Галерная Гавань представляла жалкую, печальную картину разрушения, несчастий — и горя. Легкий мороз сковал разлившуюся воду, которая в канавках застыла в виде прозрачных льдинок, громоздившихся друг на друге. Было очень холодно, резкий ветер пронизывал до костей даже тепло одетых людей. На улицах всюду было движение, копошился народ, чего-то искали, чинили, убирали.

Следы наводнения были везде, на каждом шагу; там сорванная дверь, тут кусок крыши, какие-то бочки, бревна, приплывшая на улицу будка, сдвинутые мостки. Кое-где валялись кресты и крышки гробов с ближайшего кладбища. Всюду шла какая-то печальная разборка.