Ужасные невинные

Мы никогда не были особенно близки с Лорой, теперь что-то подсказывает мне – мы не расстанемся. Вряд ли это означает, что мы когда-нибудь снова окажемся в одной постели (в «Порше» или в «Мицубиси Талант», или в массажном салоне Хайяо), нет, – достаточно будет не выпускать друг друга из поля зрения. Только это не даст нам забыть, что сегодняшний вечер был, и что он был правдой. К тому же я несколько раз представлял Лору – задушенной бретельками от лифчика, располосованной кухонным ножом, – а такие воспоминания иначе как интимными не назовешь. Сегодня все – интимно. Даже слишком.

– Верни мне галстук.

– Что?

– Верни мне мой галстук.

– Да, конечно… Может быть, поужинаем где-нибудь?

– Ты это серьезно?

– Почему нет?

– Знаешь, милый… Что-то не хочется.

Узел «кристенсен» стоически сохраняет форму, он наверняка выглядит лучше, чем Брэндон на электрическом стуле.

– Подбросишь меня домой?..

Я готов услышать от Лоры выбирайся из этого зажопья сам, милый, но она неожиданно соглашается. Учитывая дождь – очень гуманно с ее стороны.

…До дома мне добраться не суждено.

Всему виной широкие витрины «Пирелли» – чтобы проехать к моему дому, нужно миновать этот бар, затем перекресток со светофором, нервно мигающим желтым, и только потом свернуть за угол. За витриной «Пирелли» я вижу Жан-Луи, одинокого Жан-Луи с кружкой пива, одинокого – как обычно.

– Останови, – говорю я Лоре.

– Мы приехали?

– Почти. Здесь недалеко.

Дверца за мной захлопывается, но Лора и не думает трогаться с места. Кадр, достойный нуара: красный «Порш» с красоткой под хлябями небесными, дрожащий неон вывески (две буквы из семи не горят), дешевая закусочная напротив, «я не боюсь фараонов, детка. Запомните это». Дождь становится сильнее, снова переходит в ливень, когда Лора выскакивает из машины.

– Что? – Дождь мне все равно не перекричать. – Что случилось?

– Ничего особенного.

Лора приближается ко мне, чуть медленнее, чем следовало бы, всему виной дождь, он путается у нее в ногах, на что я могу рассчитывать?

Прощальный поцелуй?..

Это было бы в стиле сегодняшнего вечера – прощальный поцелуй под хлябями небесными. Прощальный поцелуй не с той девушкой.

– Выпьем?

– Что?

– Пива. – Дождь мне все равно не перекричать.

– Что?

– Тогда – кофе…

Лора дает мне пощечину, а спустя секунду – вторую, ни одна из моих щек не остается без внимания, Лора оказалась еще впечатлительнее, чем я думал.

– Все? – спрашиваю я.

– Теперь все.

– Тогда, может быть, кофе? Или пива?..

Когда «Порш» срывается с места, я думаю о том, что до места назначения он рискует не добраться. Лора близка к тому, чтобы разбить дорогую игрушку и разбиться сама; лучшее, что может с ней случиться, – штраф за превышение скорости и лишение прав за вождение автомобиля в нетрезвом виде, интересно, раздвигала ли она ноги перед сотрудниками автоинспекции?..

***

…Жан-Луи машет мне рукой.

Жан-Луи, единственный, кто в состоянии меня понять, одинокий Лу, влюбленный в несуществующую Мод, мое положение ничуть не лучше, с сегодняшнего вечера я тоже влюблен. Разница лишь в том, что Тинатин существует, привкус пластикового стаканчика прилип к моим губам намертво, даже если бы мне хотя бы на мгновение показалось, что это не так, – есть еще Лора, она не даст мне забыть. В прошлый раз за стойкой стоял совсем другой бармен, больше смахивающий на байкера из рассказов Жан-Луи. Этот похож не на байкера – на молодого доматричного Киану Ривза, Киану – «прохладный ветер над горами», так это, кажется, звучит по-гавайски, китайская четверть Киану ничего в его имя не привнесла. Я пялюсь на бармена-Киану как последний педик, за это можно и в табло схлопотать. Послематричный Ривз так бы и поступил, а этот – нежный, печальный и потерянный, совсем как в «Айдахо для меня одного» в последней трети. И порочный, как в первой. Меня так и подмывает спросить, позировал ли он для гей-порно. И если да, то где можно ознакомиться с результатами фотосессий.

– Кофе, – говорю я Киану.

– Кофе, – соглашается он. – Капуччино? Эспрессо? Латте?

– Капуччино.

– Я принесу.

– А пластиковые стаканчики у вас есть?

Киану смотрит на меня с сожалением, я сам смотрю на себя с сожалением: ладони, вцепившиеся в край стойки, кажутся прибитыми гвоздями, костяшки пальцев побелели, если бармен скажет сейчас «нет», я покину «Пирелли» в момент, взмою, вознесусь к чертовой матери, несмотря на гипотетические гвозди.

– А пластиковые стаканчики – это принципиально?

– В общем… Хотелось бы…

– О'кей. Я найду для вас пластиковый стаканчик…

– Вы очень меня обяжете.

Успокоенный, почти умиротворенный, я сажусь напротив Жан-Луи. Пейзаж, который его окружает, как обычно, монотонен: пиво, засаленная записная книжка и перьевая ручка в пальцах. Никаких ручек, кроме перьевых, Жан-Луи не признает, вот и сейчас перо царапает бумагу, размышления о Мод, о ком еще, от нее никуда не деться, и в гробу не спрячешься. Единственное, что я могу разглядеть, – печатные буквы. Пародия на шрифт Palatino Linotype, но в целом выглядит неплохо.

– Привет.

– И тебе. – Жан-Луи не поднимает головы. – Это было эффектно.

– Что именно?