Ужасные невинные

Это не просто автокатастрофа, «Мерседес» не просто потерял управление и врезался в парапет: все, находящиеся в машине хладнокровно расстреляны, я замечаю и кое-что другое кроме треснувшего лобового стекла: прошитые пулями дверцы, пассажиров поливали свинцом на совесть, одним лазерным прицелом дело не обошлось. За последние несколько минут я не сдвинулся с места ни на сантиметр, я стою там же, где стоял, там, где меня застали блики – белые, голубоватые: почти посередине мостика. С телами в машине ничего не происходит, все дело во мне, в зрении, обонянии, осязании, никогда еще мир не открывался мне в таких режущих глаз подробностях. Не прилагая никаких усилий, я могу разглядеть небольшую царапину на капоте и рисунок шин – господи! даже рисунок шин виден мне, как видна залитая кровью запонка одного из пассажиров. Черная матовая поверхность (Black Onyx?!) и маленький камешек в углу слева – я не должен этого видеть, я не смог бы увидеть этого и с пяти шагов – но я вижу, вижу! И почти физически ощущаю, как стынет и сворачивается чужая кровь, но и это еще не все -

она движется,

она приближается,

она не захлестывает потоком, она осторожна, осмотрительна, но – приближается.

В живописности ей не откажешь.

Именно на этой чудовищной мысли я и ловлю себя: в живописности ей не откажешь. Искореженный передок «Мерседеса» так безупречен, что вполне мог бы претендовать на место в каталоге, убитые тоже выглядят вполне гламурно, все трое: им впору рекламировать бритвенные станки «Gillette Turbo», тройное лезвие, освежающая полоска, щетина снимается на раз, тем более – основательно вспененная кровью.

Кровь.

Вот что интересует меня – кровь.

Она продолжает двигаться, ползти ко мне, огибая все препятствия или попросту избегая их. Я вижу, как отдельные капли собираются в ручейки, как ручейки снова распадаются – на рукава, а затем и на капли, они движутся, как птицы в небе, как закоренелые преступники – не оставляя следов. И моя собственная кровь, дурная кровь парня (37,2° по утрам в понедельник) тоже начинает волноваться. Даже во рту я ощущаю ее привкус, если она хлынет из ушей, из глаз, просочится сквозь ногти – я нисколько не удивлюсь. Теперь – не удивлюсь.

Я возбужден. Или это моя кровь возбуждена?

«А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?»

Это сказала мне Тинатин вчера вечером. Меня не интересуют мертвые пассажиры «Мерседеса», нет, не так: они интересуют меня не больше, чем любая картинка в журнале, стильная картинка, стильно выполненная картинка

BRISTOLL'S GIN НАСТРОЕНИЕ ВЕЧЕРА,

костюм с рисунком «рыбьи косточки» – единственная вольность, все остальное выдержано в строгом стиле деловых переговоров, плавно переходящих в сладострастные постельные стоны и фрикции; чеканный профиль, хорошо выписанные губы, стакан на переднем плане, кубики со льдом – life-style от яппи:

чрезмерное употребление алкоголя вредит вашему здоровью.

Я ошибся.

Кровь, которая приближается ко мне – осторожно, осмотрительно, огибая все препятствия, – вряд ли принадлежит яппи. Для этого она слишком жива, слишком подвижна, слишком ярко блестит, такой крови у яппи не бывает по определению, разве что у Буча и Санденса была такая же, и еще у сотни грабителей банков, и у сотни взломщиков сейфов, и у полсотни карточных шулеров, и у двух десятков ловцов жемчуга, и у десятка игроков на бирже, и у Джима Моррисона, и у капитана, выпустившего гарпун в Моби Дика, не помню, как его звали.

Если бы меня убили в понедельник утром, вот так, расстреляв в упор, – и моя кровь выглядела бы так же. Во всяком случае, мне хотелось бы, хотелось.

Что будет, когда капли обступят мои ботинки?

В этом месте мне надо бы испугаться (себя самого, капель, неважно), отнести это на счет разыгравшегося воображения, отнести это на счет взбесившегося музыкального автомата, в этом месте мне надо бы повернуться и уйти, повернуться – и бежать без оглядки. Ничего подобного я не делаю, дурная кровь стучит в висках все сильнее, хоть сегодня и не понедельник. Все это похоже на легкое опьянение, сейчас я, пожалуй, мог бы совершить вещи, которые никогда не совершал, о которых и мечтать не мог: сняться в порнофильме вместо Рокко Сиффреди, пробежаться с быками в Памплоне, подняться по отвесной скале, проехаться автостопом по Центральной Азии, покрыть себя таитянской татуировкой с ног до головы, снять очки с Тинатин…

Я знаю одного из пассажиров «Мерседеса».

Вернее, я знаю всех троих, но с одним даже разговаривал. Вчера вечером, на выставке Жиля Бенсимона.

– У вас точно проблемы, – сказал он мне вчера вечером.

Бедняга.