Ужасный век. Том I

Прежде чем вести переговоры с королём Муанга, следовало разобраться с внутренним врагом. Больше всего визирь опасался, что мятеж получит военную поддержку с юга, но почему-то этого так и не произошло. И сейчас, когда двенадцатитысячная армия Джамалутдина-паши стояла под стенами Фадла, стало совершенно ясно: восстание обречено.

Вот только визирю от этого не сделалось легче.

Ближайший советник халифа был человеком немолодым, невысоким и крайне тучным, его оплывшее лицо вечно казалось усталым. А нынче — тем более: пока осадившие город солдаты маялись бездельем, Джамалутдину пришлось серьёзно поломать голову над одной проблемой.

Теперь, в своём пышном шатре, он горестно-назидательным тоном повторял командирам войска уже не единожды сказанное:

— Знайте же, что полагаю я ваше поведение малодушием, недостойным благороднейших людей халифата. Но и сам признаю за собой этот грех пред ликом Всевладыки Иама. А не то лично повёл бы воинов на штурм — пусть военное дело и не есть моя прирождённая стезя. Воля халифа, да будет царствие его долгим и счастливым, равна святой воле самого Иама. И эта воля была явлена всем нам кристально ясно, абсолютно однозначно. Столь же ясна его воля, как ясно то, что солнце поднимается на востоке и садится на западе.

Да, халиф прислал простой и понятный приказ: никакой долгой осады, никаких попыток загладить конфликт. Фадл должен сдаться на условиях справедливого наказания бунтовщиков. Иначе суждён ему штурм безо всякой пощады.

Проблема состояла в том, что никто из полководцев не горел желанием исполнять повеление. Ведь от капитуляции Фадл отказался, а что касается штурма…

— Джамалутдин-паша! Вам превосходно известно, что я верный слуга халифа, что я всей душой ненавижу изменников Камаля. Я счёл бы за великую честь вести войска на штурм мятежного города. Но вам, как и каждому из собравшихся, превосходно известно: моим людям не пристало спешиваться, сражаясь в одном строю с чернью.

Валид ар-Гасан действительно командовал не простой конницей, а поистине элитным войском, однако отговорка вышла жалкой. Ни воля Иама, изложенная в священных книгах, ни людские законы не запрещали Святому Воинству сражаться бок о бок с обычными солдатами. Эту воинскую традицию Валид выдумал только что — справедливо полагая, что лжецом его в лицо никто не назовёт.

Ар-Гасан сидел напротив визиря. Ещё довольно молодой, статный, с густой чёрной бородой. В прекрасном доспехе, на позолоте которого играли отблески свечей. У людей Валида броня не хуже: с их помощью пехота легко сломила бы врага. Но Валид ар-Гасан не желал пачкать доспех кровью жителей Фадла. И его можно было понять…

Фатих ар-Мутисим — крупный вельможа, чьи подданные составили львиную долю армии, был откровеннее:

— Воля халифа, да благословит его сердечно Иам, свята и должна беспрекословно исполняться. Никто из смертных не посмеет осудить его за приказ взять Фадл и перебить бунтовщиков. А вот тех благородных мужей, что лично прольют кровь в святом месте, что предадут великий город неизбежным грабежам и насилию… их осудят сурово. И на земле, и на небесах. Я слишком старый человек: такой грех перед Иамом уже не замолю. Пусть солдаты, не отягощённые честью, войдут в город — но только не я сам и не благородные люди под моим знаменем.

Что правда, то правда. Джамалутдин-паша тяжело вздохнул. Халифу легко было отдавать приказ: он горяч характером и непогрешим в глазах подданных. Между тем Фадл действительно являлся святым городом, а род Камаль-бея, который приказано вырезать под корень — чрезвычайно древним, знатным и заслуженным.

Что бы ни ударило в голову мятежнику, решение халифа всем показалось слишком жестоким. Военачальники не смели ослушаться, конечно, но желали уклониться от главной роли в грядущей резне. Никому из вельмож не к лицу такая слава.

Простые ополченцы тоже роптали — и оба раза шли на штурм неохотно. Многие из черни были не прочь разграбить богатый город, пусть даже святой. Однако войско нерегулярное, посредственно подготовленное и снаряжённое, смущало иное: благородные мужи отсиживаются в лагере, а в бой простолюдинов ведут безродные младшие командиры.

В результате оба приступа окончились полной неудачей. Боевой дух стремительно падал, и третий провальный штурм грозил стать последним: после уже никого не удастся повести к стенам Фадла. Несмотря на любые приказы из далёкой столицы.

Валид ар-Гасан решил напомнить военному совету о возможном решении затруднения.

— К чему снова вести этот разговор, великий визирь? Мы не единожды слышали ваши упрёки, а несколько дней ничего не решат. Пусть штурмом командует Висельник, когда прибудет со своим отрядом. Грабить великие города и убивать людей без разбора — занятие как раз для безбожных наёмников. Висельнику оно очень по душе, я не раз в том убеждался. И видит Иам: нескоро забуду всё, что видел…