Ужасы

Однако в фойе я отделился от публики и, к собственному удивлению, зашагал в другую сторону. И наткнулся на дверь с табличкой «За кулисы». Когда я приблизился, дверь вдруг широко распахнулась, выпуская мужчину в смокинге со скрипичным футляром в руках. Он окинул меня смущенным взглядом и придержал створку. Попробовав напустить на себя уверенный вид, я шагнул внутрь и очутился в настоящем муравейнике коридоров и комнат, размышляя, что же я, собственно, надеюсь тут отыскать. К счастью, никто не обращал на меня внимания; люди закончили работать и собирались домой.

Может, я пытаюсь найти гримерку мисс Березковой и засвидетельствовать певице свое дурацкое почтение? Этот вопрос я задал себе, спускаясь по какой-то лестнице. Несколько раз свернув не туда, я оказался в кладовке инструментов с высокой узкой дверью, ведущей в оркестровую яму.

Тынская чернота обернулась здесь плотной серостью.

Я простоял на месте довольно долго, вспоминая странные ощущения, глядя снизу вверх на позолоту перил, казавшихся отсюда гораздо выше, чем они были на самом деле, особенно на фоне тусклой, немыслимо далекой фрески.

Только господствовал здесь запах не русалочьего озера, а перегревшихся рамп.

Я прошел между рядов стульев к арфе, застывшей возле вмурованной в пол решетки.

Нагнувшись над железной сеткой, я вдохнул удушливое зловоние, почти столь же сильное, как раньше. И все же легко объяснимое. Грунтовые воды, просочившаяся влага Влтавы.

Как-никак театр ведь стоит на берегу.

Склонившись над люком, я вслушался в шелестящее, словно в витой ракушке, эхо. Затем посмотрел вниз, и меня пробрала дрожь — я вообразил одинокое невидимое лицо, обращенное ко мне.

Поднявшись, я погладил арфу, как бы успокаивая ее и себя, вызвав слабый резонанс, словно все струны вдруг завибрировали разом. Вернувшись в кладовку, я чуть не столкнулся с рабочим, явившимся собрать оставленные музыкантами ноты. Испугавшись, я пролепетал по-чешски:

— Заблудился. Я заблудился.

Пришлось показать паспорт, потом институтский пропуск, и только после этого меня проводили к выходу.

На мосту, ведущем в Смихов, голова опять закружилась. Я привалился к перилам, и меня вырвало в реку. Эхо колоколов металось над Старе Местом. Я смотрел на сияющий Народный Театр, ожидая еще одного приступа рвоты, но его не последовало. Откашливаясь, я оторвал взгляд от театра и заметил на уровне реки пирс-простенок, врезанный в каменную набережную, с порталом и окном, похоже замурованным крепко-накрепко.

Наутро странное ощущение, оставленное загадочными впечатлениями в опере, рассеялось. Я хорошо отдохнул, выспался и пообещал себе не бродить больше целыми днями по городу.

Но я не забыл замурованное окошечко на пирсе и в институте спросил о нем.

Коллега рассказал мне, что это остатки рыбачьего порта XVII века, который располагался тут до постройки Народного Театра и большинства соседних зданий.

Стремясь удовлетворить мое любопытство, он принес мне несколько великолепных справочников.

История подземных владений Старого и Нового города впечатляет не менее, чем легендарная история той Праги, что открыта взгляду каждого. Подобно большинству древних городов, Прага росла слоями; первые поселения, возникшие тысячу лет назад вдоль Влтавы, теперь превратились в заброшенные катакомбы. В Средние века пирс был связан с улочками и переулками, впоследствии стершимися с лица земли.

В «Пражских легендах и истинах» (1872) Крейчи[15] и «Старой Праге» (1906) Гейнгольца я нашел немало увлекательных повествований о подземном царстве чешской столицы вроде историй о Карловой площади и Faustuv Dum — доме Фауста.

Площадь, расположенная в трех милях к югу от Тынского храма в Новом городе, когда-то называлась Скотным рынком и была построена вокруг загадочного древнего камня, увенчанного крестом. Шарлатаны, наводнявшие город во времена правления Рудольфа, открывали там лавки. Она стала настоящим гнездовьем черных дел и еще более черных намерений, местом казней, где трупы выбрасывались из особых люков и задних дверей в лабиринт подземных ходов; и эти же ходы (если верить мифам) служили домом целому сонму тайных и алхимических обществ.

Несчастные жертвы, гласит легенда, замуровывались заживо в подземных казематах.

А на южном конце площади стоит дом Фауста, возведенный примерно в XII столетии.

В конце XVI века там жил Эдвард Келли, алхимик, проводивший опыты по заказу Рудольфа II, и его дьявольские изыскания способствовали расцвету причудливых легенд: и по сей день считается, что это роскошное поместье, настоящий дворец, служило последним пристанищем доктора Фауста и местом его последней битвы с Мефистофелем. Отсюда — дом Фауста.

На пятый день пребывания в Праге, изучая в своем крошечном кабинетике оттиски старых текстов, я услышал, как внизу прозвенел колокольчик. Несколько секунд спустя наш куратор Якоб — наполовину немец, наполовину ирландец — шепнул, что ко мне посетитель.

Странно. Ко мне вообще редко кто заскакивал на огонек. К тому же я никого не знал вне института.