Ужасы льдов и мрака

Но Оле Фагерлиен и этим утром, когда протеже пьянчуги Фюранна так учтиво, чуть ли не покорно сидел перед ним, оставался безучастен к затее Мадзини. (С какой стати Фюранну приспичило ратовать за этого итальянца?) Фагерлиен знал слишком многих полярных хронистов, чтобы за компанию с посетителем восхищаться рискованной авантюрой одной-единственной экспедиции, одной из сотен, вдобавок у него были собственные герои. Его просторный кабинет переполняли реликвии великого прошлого. В витринах лежали окаменелости: улитки, ваи папоротников, ракушки и древесная кора – свидетельства того, какими зелеными и райски богатыми были некогда эти арктические края; Шпицберген, тропический сад. На стенах тускло поблескивали золотом и лаком рамы живописных картин, запечатлевших давние сцены из жизни Арктики – охоту на белых медведей под небом, чьи краски уже покрылись трещинками; корабли под надутыми парусами среди плавучих льдов и огромный бело-голубой фонтан над рухнувшим в море обломком глетчера. Перед стенной картой Северного полярного круга – большая, как гобелен, она висела между картинами – стоял бронзовый бюст Руала Амундсена, алтарь. Амундсен! Фагерлиен неоднократно поминал его в это утро – разве рассказ итальянского гостя о матросах-далматинцах и о тяготах его полярных кумиров сопоставим с величием этого одиночки? И разве Он, покоритель Северо-Западного прохода, первый человек, ступивший на Южный полюс, руководитель предпринятого вместе с Нобиле полета к Северному полюсу и герой Норвегии, не попал из-за итальянцев в неприятности? В архиве Фагерлиена – «Вот, взгляните сюда… и сюда…» – хранились газетные вырезки, документирующие возмутительные нападки Нобиле на Единственного. После совместного полета к полюсу итальянский генерал пытался оспорить Егославу, втискивался между Амундсеном и восхищением мира, кропал памфлеты! Хотя Нобиле построил дирижабль «Норвегия», а Муссолини поддержал экспедицию – что толку было бы от всех этих средств без гениального воплотителя, без Амундсена?

– Я знаю эту историю, – сказал Мадзини.

А потом, через два года, когда генерал, совершая на «Италии» свойполет к полюсу, потерпел крушение во льдах и предприятие его закончилось плачевно, – у кого, кроме Амундсена, хватило великодушия сесть в самолет и отправиться спасать недруга? Амундсен и пятеро его спутников без вести пропали в тот день, когда вылетели на поиски, 18 июня 1928 года, погибли ради обвешанного орденами фанатика, безумца. После радиограммы, посланной из района над островом Медвежьим (Фагерлиен помнил ее текст слово в слово), они замолчали навеки. Поплавок гидросамолета «Латама» – вот и все, что впоследствии нашли на побережье Шпицбергена.

– Я не Нобиле, – вполголоса сказал Мадзини по-итальянски (как же давно он не говорил по-итальянски) и встал, собираясь откланяться. За время этого визита вежливости мокрая от дождя одежда просохнуть не успела. Близился полдень.

– Sorry? Простите? – Фагерлиен не понял.

– Меня зовут Йозеф Мадзини, – сказал гость.

И Фагерлиен впервые, за много времени впервые, как будто бы смешался. В этот миг он ощутил что-то вроде симпатии к невысокому суматошному итальянцу, который так упрямо рвался в Ледовитый океан, – но, возможно, то был всего лишь отблеск великодушия, каким Амундсен некогда посрамил Нобиле; отблеск, дробной чертой рассекавший фагерлиеновскую картину мира и порой словно бы превращавшийся в нравственный императив.

– Передавайте привет Фюранну. – Фагерлиен превозмог мгновение симпатии и замешательства, кивнул посетителю и наконец остался один – кругленький, лысый мужчина в голубом костюме.

Улицы курятся испарениями. Дождь перестал. Медленно, кружным путем, чтобы составить себе представление об Осло, Мадзини возвращается в гостиницу – турист, сражающийся на ветру с гармошкой карты. Он останавливается на уличных углах, пробует нарисовать в воображенииочередной отрезок пути, прежде чем идет дальше и подлинные городские пейзажи опровергают его фантазии, – игра. Лишь к концу долгой прогулки воображаемые улицы начинают походить на реальные. Как тихо и сдержанно течет здесь жизнь – шума от нее не больше, чем от праздника в провинциальном городке. «Фрам», говорил Фагерлиен, ледовый корабль Амундсена и Нансена, «Фрам» стоит в музее мореплавания на Бюгдё… Уже направляясь к парому на Бюгдё, Мадзини меняет решение. Нет, в музей он не пойдет, хватит визитов, хватит вникать в иные, чужие приключения, которые помехой вторгаются в его собственное. Пусть Осло будет ничейной землей, отделяющей настоящее от безвременья арктического ландшафта. Промежуточной станцией.