Ужасы на Западе

"Есть более отвратительное и страшное, чем нагромождение трупов, на которые постоянно натыкаются живые и которые превращают город в огромную могилу. Это взаимное недоверие и чудовищная подозрительность… Тень подозрения падает не только на соседа, друга, гостя. Такие нежные ранее имена, как супруги, отец, сын, брат, стали теперь причиной страха. Ужасно и неприлично сказать, но обеденный стол и супружеское ложе стали считаться ловушками, таящими в себе яд".

Человек становился особенно опасен, если стрела чумы его уже пронзила. Его либо запирали в доме, либо срочно помещали в лазарет за пределами города. Какое разительное отличие в уходе за больными во время чумы и в обычное время, когда они окружены заботой родных, врачей и священников. Во время эпидемии, наоборот, родные не заботятся о больных, врачи боятся прикоснуться к ним, а если и делают это, то с помощью палочки, хирурги оперируют в перчатках, еда, лекарства подаются больным на расстоянии вытянутой руки. Те, кому нужно подойти к больному, опрыскивают свою одежду уксусом и надевают маску. Рядом с больным не следовало глотать слюну и дышать ртом. Священники совершали причастие с помощью серебряной лопатки на длинной ручке. Отношения между людьми совершенно изменились: обычно в таких случаях люди заботятся друг о друге, теперь же, когда помощь необходима, они устраняются. Время чумы — это период насильственного одиночества.

Читаем реляцию во время чумы 1720 г. в Марселе:

"(Больного) помещают в чулан или самую отдаленную комнату без мебели и удобств, оставив ему старые изношенные вещи и облегчая ему страдания лишь кружкой воды, которую ставят около постели и которую он должен пить сам, несмотря на слабость. Еду же ему оставляют у двери и он сам должен доползти до нее. Жалобы и стенания напрасны — никто им не внемлет…"

Обычно у болезни есть ритуалы, объединяющие больного и его окружение. Смерть тем более требует совершения обряда, включающего скорбные одежды, бдение у гроба и погребение; слезы, приглушенные голоса, воспоминания, убранства комнаты, где находится покойник, чтение молитвы, похоронное шествие и присутствие родных и друзей. Таковы элементы, составляющие соответствующий приличию ритуал. Во время чумы, как на войне, люди заканчивают свою жизнь в условиях невыносимого ужаса, анархии, отказа от прочно укоренившихся в коллективном сознании устоев. Во-первых, смерть перестает быть персонифицированной. В Неаполе, Лондоне или Марселе в разгар эпидемии люди умирали сотнями, если не тысячами. Госпитали и построенные наспех чумные бараки были переполнены агонизирующими людьми. Как тут заботиться о каждом в отдельности? Многие больные умирали по дороге, так и не добравшись до лазарета. Во всех реляциях об эпидемиях говорится о трупах на улицах. Так было даже в Лондоне, хотя там в 1665 г. городские власти сумели предотвратить распространение заразы. В «Дневнике» Дефо пишет: "Невозможно пройти по улице, не наткнувшись на несколько трупов". Поэтому невозможно было совершить траурный обряд ни для богатых, ни для бедных. Не было похоронного звона, зажженных у гроба свечей и молитв, не было даже индивидуальной могилы. В обычное время соответствующие убранство и ритуал скрашивают ужасный лик смерти, благодаря чему усопший сохраняет респектабельность и становится в некотором роде объектом культа. Во время чумы, наоборот, из-за поверья в зловредные испарения главным было как можно быстрее избавиться от покойника. Его спешно выносили из дома, иногда спускали из окна на веревке, где тело подхватывали крючком и бросали в повозку. Впереди шел звонарь, возвещавший звоном колокольчиков о скорбном шествии чумы. Брейгелю не составило труда найти идею своей картины "Триумф смерти", изображающую повозку, нагруженную скелетами. Считалось нормальным, что человек за свою жизнь должен был пережить эпидемию чумы и быть, таким образом, свидетелем массовых захоронений жертв чумы. Обратимся снова к запискам Дефо:

"Картина была ужасной: повозка везла шестнадцать или семнадцать трупов, завернутых в простыни или одеяла, а некоторые лежали оголенными без покрывала. Им было все равно, неприличия для них не существовало, скоро все они должны были быть захоронены в общей могиле человечества. Право, их можно было назвать человечеством, так как не было больше различия между богатыми и бедными. И не было другой возможности их захоронения, поскольку не нашлось бы такого количества гробов для всех, кто погиб в этом великом бедствии".