Одна стена в комнате не имела ни окон, ни обоев; она была сложена из серого камня и закрыта четырьмя большими экранами из ткани. Три экрана были наполнены повторяющимися узорами из арабесок и цветов, а на центральном — самом большом — вытканы две женщины, садящиеся в гондолу. Гуляки в масках праздно наблюдали за ними с моста; поднималась луна; слуги несли следом украшенную лентами мандолину, комнатную собачку и корзину цветов. Картина показалась Сьюзен интересной, и она часами сидела перед ней. Решила, что дамы (одна из них — молодая девушка, другая — постарше) возвращались домой из гостей, возможно — с приема или маскарада. Старшая женщина носила маску, ее волосы были напудрены.
Иногда Сьюзен приходилось просто вытаскивать из комнаты для писем.
— Вот ты где, Пенс! — говорил Джейми, ее старший брат-задира.
— Они ждут, мисс! — строгим, неодобрительным тоном изрекала Кидсон.
— Ах, poverina…
[101]— вздыхала Синьора, полная рыжеволосая дама.Хуже всего была миссис Портер, супруга Кэнона Портера, которая познакомилась со Сьюзен во время завтрака во дворе. У этой доброй женщины возник необычайно сильный интерес к девушке, и она предложила «заботиться» о ней, пока молодожены гуляли вдвоем. Миссис Портер читала лондонские газеты, даже самые желтые, и, когда Сьюзен оказывалась в ее лапах, задавала разные вопросы. Та, краснея, отказывалась отвечать.
К счастью, у миссис Портер была тяжелая поступь и привычка окликать Сьюзен, прежде чем войти. Девушка нашла себе тайник за одним из узорчатых гобеленов — оказалось, что в нише стены есть дверь. Как только, найдя комнату пустой, миссис Портер удалялась, Сьюзен выскальзывала в коридор, сбегала вниз по короткой черной лестнице во двор и садилась рядом с Джейми и Олив. Она сидела в тени, они улыбались и зевали на солнце. Миссис Портер, спешившая сообщить, что ребенка нигде нет, смотрела на нее как на привидение.
В «Пансионе Гварди» больше не было никого, стоившего внимания: две семьи из Германии, группа студентов из школы Слейд Скул
[102]и веселые богемные девушки, которых подозревали в курении. Еще был один американец — шапочный знакомый Джейми по Кембриджу. Хэдли, по словам брата, был эдаким сухарем, изучавшим старые здания и даже писавшим о них книги. Не стоило беспокоиться об излишнем любопытстве старины Хэдли: он жил словно во сне. Сьюзен с завистью смотрела на него — не веселого и не богемного, сидевшего слегка развалясь в тени олеандров. На одной из открыток, адресованных самой себе, она написала: «Иногда мне кажется, что я живу в кошмарном сне».В это бесконечное лето они много раз бывали на площади Сан-Марко. Мельком и вдалеке видели Хэдли, который смотрел на пустое место, оставленное Кампанилой, рухнувшей около года назад.
[103]Примерно тогда же, прошлым летом, закончились и золотые деньки Сьюзен: лондонский дом украшали к коронации, [104]но отец — а как еще его назвать? — отправлялся ночевать в свой клуб. Мать плакала в комнате с задернутыми шторами. С тех пор миссис Филд ни для кого не было дома, кроме врача и сиделки, которые однажды ночью увезли ее из дома в закрытой карете.И теперь, в мерцающей пещере собора, они все скрывались от своих соседей, Фаркваров, и знакомых семьи Олив, неких мисс Блэк. Витые колонны, за которыми они бродили, пока не очистился горизонт, были сделаны из порфира и стремились вверх, словно змеи, задушившие Лаокоона.
Как-то в небольшой церкви Сьюзен буквально пришлось прятаться — ведь она была живым доказательством того, что все не так, как должно быть. Молодожены вышли вперед (Олив — сама мягкость и сплошной румянец, Джейми — расправив плечи), чтобы обезоружить двоих мисс Блэк. Сьюзен мгновенно скользнула в боковую часовню. Именно здесь она впервые увидела
Она скрючилась на одном из узких черных стульев для молящихся, пригнув голову. Горело несколько свечей; на стене был изображен святой с Девой Марией и ангелами. Свечи освещали небольшой стеклянный ящик на алтаре, в котором хранились мощи. На куске шелка абрикосового цвета, расшитого золотом и бирюзой, лежал осколок черной кости. Эти цвета вызвали у Сьюзен такие живые ассоциации, что перехватило дыхание от тоски. Опять тот же сон, и она — в комнате с гобеленами…
Это был не совсем сон о доме. Лучше. Ее привезли в закрытом экипаже к портику с колоннами. Из дверей полился золотистый свет, и низкий, приятный голос воскликнул: «Сага mia!»
[105]Она взбежала вверх по ступеням и бросилась в объятия женщины, одетой в платье такого же цвета. Их окружила толпа людей, и кто-то сказал: «Мы ужасно рады тебя видеть!» Она поняла, что это награда за какой-то героический поступок — помощь некоему важному лицу, скрытому за облаком.