Ужасы войны

— Говорил. Уцелевшие — это закаленные железные львы, и, поэтому, мне хотелось бы их сохранить. Впрочем, если первые славянские ряды дрогнут — мы пустим пруссаков.

— О санитарной части подумали?

— О, все обстоит, как нельзя лучше. Ваты для ушей вытребовано два вагона, да кроме того приготовили 800 ампул прививки против столбняка.

— В таком случае, Господи благослови!

* * *

— Везут, везут!

— Кого? Чего орешь?

— Императора везут. Махальные мы. Поставлены, чтобы предупредить.

— Доложите корпусному.

Корпусный выехал перед строем на белой лошади. Снял шапку, махнул ею и сказал:

— Рребята!.. Мужайтесь! едет император. Он сейчас будет говорить речь. Готовьтесь достойно встретить его, мои храбрые львы! Рребята! Мы с вами уже понюхали и крови, и пороху — так неужели же мы дрогнем перед словом человеческим?! Родина требует от нас, кроме других жертв, и этой жертвы — неужели мы ее не принесем? Мужайтесь ребята, я буду тут же и приму все удары на свою грудь, так же, как и вы — на ваши. Многих, конечно, — многих (голос его дрогнул) мы не досчитаемся… но — война есть война, и никто не должен отказываться от тягот её. Гох!!

В передних рядах несколько голосов вяло согласились:

— Гох.

— Ох! — прошелестело сзади.

* * *

Едва показался император, как весь корпус заревел:

— Да здравствует кайзер! Гох! Гох!!

Император махнул рукой и сделал знак, что он хочет говорить.

— Гох! Да здравствует император!

— Пусть же они замолчат, — попросил кайзер начальника штаба. — Я хочу говорить.

— Гох! Гох!

Тысячи глоток ревели это слово… Тысячи глаз глядели на императора, с кроткой тайной надеждой, с невинной хитростью — не дать говорить императору или хоть на несколько минут оттянуть этот страшный час.

— Гох! Гох! Гох!

— Скажите же им, чтобы они замолчали! Это, наконец, несносно!

— Рребята, молчите! Кайзер хочет говор…

— Гох! Гох!

Корпусный побагровел.

— Пулеметчики вперед! Я заткну глотку этим скотам. Молчите!!!

Наведенные пулеметы постепенно навели в восторженно настроенном войске порядок.

Вильгельм выступил вперед, приосанился и начал:

— Дорогие солдаты!

Кто-то в третьем ряду охнул и, как мешок с мукой, бессильно опустился на руки товарищей. Вильгельм говорил…

* * *

Два офицера тихо ехали по полю. Вдруг лошади их захрапели в ночной тьме и шарахнулись в сторону.

— Что это? Гляди-ка! Тело германского солдата. И еще! И еще вон там! Целая куча…

Из темной бесформенной массы человеческих тел в черных шинелях и остроконечных касках донесся чей-то стон.

— Эй! — окликнул офицер с лошади. — Что тут было у вас? Жестокая битва, я полагаю, а?

— Хуже, — простонал невидимый голос. — Кайзер речь говорил.

Молчало темное небо.

И только воронье, каркая, кружилось. Предчувствовало обильный пир…