Ужин с аристократом

— Спасибо, сынок. Кажется, тебя не зря учили. Скоро тебе придется показать все свое мастерство. Я начинаю войну в России, а ты будешь отсюда меня финансировать.

— Разве после вручения дипломов мы не едем домой? — Удивился молодой банкир.

— Нет, сынок. Вы пока никуда не едете. Я поеду один. Если выиграю войну, вернусь за вами. Проиграю — придется вам стать англичанами. А пока ложись здесь на диван и спи.

Оставив сына в кабинете, Олег вернулся в спальню, тихо разделся и лег в постель. Ира сонно спросила:

— Ты уже покурил?

— Да, покурил, моя хорошая. Еще очень рано. Завтра у меня тяжелый день, попробуем немного поспать. — Ответил Голенев и взглянул в окно. Над графством Уэльс поднимался пасмурный английский рассвет, и он понял — завтра уже наступило.

* * *

Профессор Пучкова только закончила обход и, вернувшись в свой кабинет, включила чайник. Она сегодня проспала будильник, позавтракать не успела и, проведя обход, поняла, что ужасно хочет есть.

«Импульс голода как реакция организма на чрезмерное напряжение», — отметила Мария Васильевна свое ощущение, поскольку профессионально наблюдала не только за поведением больных, но и за собственной персоной.

Чрезмерное напряжение вызвал у нее осмотр Елены Ивановны Ситенковой-Мараконовой, ее бывшей пациентки, недавно поступившей в отделение с рецидивом странной формы болезни Альцгеймера. Женщина второй раз полностью забывала реальные события, вплоть до собственного имени. Профессор пыталась напомнить больной некоторые эпизоды из их прошлого общения, но реакции не добилась. Та спокойно, даже немного застенчиво, на все вопросы отвечала двумя словами «не помню» или «не знаю». Мария Васильевна попробовала громко произносить имена близких для больной людей. Но та смотрела на нее невозмутимым взглядом, и даже имя дочери воспринимала как пустой звук. Доктор знала, что рецидив, как и прошлый случай, последовал в результате тяжелого стресса. Вдова летчика-афганца потеряла второго мужа. Пучкова глубоко сочувствовала больной не только, даже не столько как врач, а как прожившая нелегкую жизнь женщина может сочувствовать еще более тяжкой женской доле. Профессор тоже не так давно овдовела. Но хоть ее муж не сгорел от белой горячки, не покончил с собой и не скончался от ран моджахедов, а умер от тяжелой неизлечимой болезни, свою порцию «афганского синдрома» Мария Васильевна все же получила.

Во времена развитого социализма при добром и гуманном Генеральном Секретаре врагов народа не расстреливали, а, назвав их диссидентами, упрятывали в психушки. В отделение тогда еще доктора Пучковой (профессором она стала позже) привезли одного из таких «больных».

Это был немолодой литератор-публицист, посмевший усомниться в необходимости ввода «ограниченного контингента» в соседнее суверенное государство. Его сначала отстранили от руководства отделом крупной газеты, а потом, побаиваясь острого пера, решили принудительно подлечить. Лечение подобных «душевнобольных» проводилось строго по утвержденной схеме. Пациенту вкалывали инсулин. Препарат использовали и для настоящих больных, но только в том случае, если все другие средства помочь уже не могли. Подобные инъекции приводили к тяжелому шоку. Здорового человека этот шок мог превратить в законченного идиота. Пучкова на свой страх и риск отменила предписанный главным врачом метод лечения и постаралась в тайне от начальства уберечь психику диссидента. Ее уволили с работы и в течение пяти лет не брали даже на должность медсестры. С трудом устроившись дворником в автобусный парк, она днем убирала огромную территорию, а по ночам писала диссертацию.

Свое изгнание профессор вспоминала с юмором, но сострадать чужому горю с тех пор стала еще острее.

Чайник давно вскипел и отключился, а Мария Васильевна, задумавшись, продолжала неподвижно сидеть за столом. К реальности вернул стук в дверь.

— Войдите, — разрешила заведующая отделением. На пороге стояла нянечка из приемного покоя, держа перед собой мятый листок бумаги.

— Я вот тут нашла… — робко начала женщина.

— Маша, что вы мнетесь на пороге? Я же не кусаюсь, — ободрила ее Пучкова: — Заходите в кабинет. Что вы там нашли?

Маша подошла к столу и протянула листок профессору:

— Может, я дура неграмотная, но здесь что-то о смерти. Подумала, вдруг вас заинтересует.

Мария Васильевна взяла бумагу. Разгладив ее на столе, увидела лист, исписанный колючим неровным почерком и забрызганный мелкими бурыми пятнами. Пучкова без очков не могла разобрать текст, но почерк ее заинтересовал. Она сразу поняла — автор записки находился в состоянии тяжелого психоза с наложением сильного алкогольного опьянения.

— Маша, где ты это нашла? — Спросила она у нянечки.

— Убирала в шкапчик вещи пациентки. Это у нее в лифе было.

— Какой пациентки? Из нашего отделения?

— Той, что давеча поступила в беспамятстве.

— Спасибо, Маша, иди.