Ужин с кумиром

Приехав в Самару навестить отца, он узнал о конкурсе двойников. Дело в том, что талант имитации и подражания, передавшийся, видимо по наследству, составил Ласточкину некого рода известность в кругу друзей. Он умел изображать звезд шоу-бизнеса, отменно двигался, танцевал, но пел только под фонограмму. И хотя музыкальный дар у Ласточкина начисто отсутствовал, ему не раз говорили, что он похож на Тимирова. Но никто не предполагал, что до такой, совершенно двойниковой степени, если слегка завьет и выкрасит в темный цвет волосы. Именно это сделал Ласточкин, отправляясь на конкурс двойников, а профессиональные визажисты подчеркнули гримом разрез глаз и твердость подбородка. Что его тогда заставило вылезти на сцену в каком-то идиотском конкурсе? Если честно — возможность хоть на мгновение перевоплотиться в Тимирова, к которому он испытывал сложные чувства, включавшие и восхищение, и отвращение и, наверняка, зависть. Хотя в наличии зависти Ласточкин себе признаваться не хотел. Он пел «Золотую девочку», перевоплотившись в Кинга. Он двигался, сбрасывал пиджак, кидался в публику с распахнутыми, как для объятий, руками точно так же, как это делал он. И зал неистовствовал, а у выхода его ждали поклонницы Тимирова, мгновенно влюбившиеся в двойника. Глупые, глупые девчонки.

И почему они все такие глупые — эти длинноногие куколки? А умницы — засушенные воблы. Правда имелась третья категория, выведенная как ценная порода, новым временем: деловые женщины. Ласточкин едва не влюбился в волевую, образованную и такую самостоятельную Виолу — хозяйку престижного косметического салона. Только ждал, когда она, наконец, сбросит кукольную маску и станет живой. И даже попробовал в отчаянии пробиться к живому нутру сам. Но оказалось — под панцирем хваткой особы ничего нет. Пусто. А Клер? Очаровательная, эффектная стервозина, пересчитывающая все жизненные ценности на твердую валюту. Умна, предприимчива и даже талантлива в поисках достойного супруга. А Ласточкин, получивший в результате своей романтической деятельности солидное состояние, был завидной партией. Перспектива супругов четкая: прибыльное дело, особняк на Рублевке, яхта, ну, и все, как у нормальных людей. Клер других-то и за людей не считает — так, отбросы общества. Ждет его, лапушка, наведя марафет по полной программе… Остается выбрать самый дорогущий ресторан, запастись ворохом роз и примчать к подъезду на «мерсе», оставленном на стоянке. «Кутить так кутить, гулять, так гулять!» — Вслух произнес Ласточкин и замер, прислушиваясь к себе. Вот сейчас начнет отстукивать ритм счетчик куража, пуститься вскачь сердце, подстегнутое адреналином… И завертится, загремит колокольчиками карусель лихого веселья… Ничего. Он сидел в чужом дворике, остановив усталый взгляд на чужом Арлекина. Курлыкали, шустря под ногами, голуби и спорили о чем-то звонкие девчоночьи голоса.

— Дядя, вам мой Алик понравился? — рядом стояла девчушка, прижимая к груди куклу.

— У меня был такой же, когда я был маленький.

— А где он теперь?

— Потерялся.

— Жалко. Тогда Давайте играть все вместе, — она усадила черно- красного чудака рядом с Ласточкиным и Арлекин прильнул к его боку треухой шапкой.

— Понарошку, гости. Все пробуют йогуртовый торт! — девчушка, поднося ему совочек с куском «торта» — Есть надо не по-настоящему.

— Саша, не приставай к чужим. Ты видишь — у мужчины костюм белый. — Осадила дочь мамаша с каким-то пренебрежение к бродящему по задворкам «белокостюмнику».

«Хочу дочку. Хочу Арлекина у ее кроватки. Хочу милую, нежную, отчаянную, поющую про кораблики, — с осатанением подумал вдруг Ласточкин, — и все это у меня будет». Мастерски, как заправский иллюзионист, он «проглотил» песок с детского совочка, отметив испуг и восторг на лице девочки.

— Он съел! Он съел! Он взаправду съел! — кричала она на бегу матери в то время, как мужчина в элегантном светлом костюме покидал арбатский дворик.

Ласточкин понял, что он должен делать и это дело было самым нужным и самым интересным в его жизни. Адреналин кипел в каждом пальце: — быстрее, быстрее! Только бы успеть!

Клер он даже не позвонил.

14

Ирка сидела на камнях у воды, не прячась от пронизывающего ноябрьского ветра. Пусть дует, пусть выхолаживает и уносит подальше мечты, планы, надежды, иллюзии… Пусть замораживает руки, не так будет болеть душа.

Волны — тяжелые, рыжие, злые, неслись мимо. Не море раскинулось перед Иркой — река. Широченная и сильная, знакомая раньше только по картинам и фильмам Волга.