— Одиннадцать лет, — с видом знатока говорит Дженни. — Это все объясняет.
— То есть?
— Подросток мечтает поскорее стать взрослым, а человек лет одиннадцати-двенадцати — поскорее стать подростком. Девочка читает журнал и завидует: подростковые страдания по мальчикам кажутся ей безумно интересными и романтичными. Как говорится, если у тебя нет проблем, надо их выдумать!
В этот момент к нашему столу с решительным видом подходит официантка. Мы заказываем шесть бокалов пива. Когда пиво приносят, Дженни берет свой бокал, встает и объявляет на весь ресторан, что хочет выпить за грядущий успех «Дейва Хардинга, лучшего Доктора Разбитых Сердец на всей планете»!
Все встают и награждают меня аплодисментами.
Почта
— Кто тут у вас Дейв Хардинг? — интересуется курьер, словно не замечая, что в офисе, кроме меня, и мужчин-то нет.
Четыре часа следующего дня. Весь день я как на иголках — жду новых писем для «Адама». Мне не терпится взяться за работу: снова и снова я звоню в почтовый отдел — и снова и снова слышу, что почту принесут «минут через двадцать».
После пятого звонка Фрэн объясняет мне, что «минут двадцать» — для курьеров понятие растяжимое, оно может включать в себя и полчаса, и целый день, в зависимости от того, что показывают по переносному телевизору.
Курьер скидывает у моих ног три здоровенных полиэтиленовых мешка с почтой и удаляется, не сказав ни слова.
— Может, у него дома неприятности? — интересуюсь я, пока Фрэн помогает мне развязывать мешки. — Или я его чем-то обидел?
— Только тем, что заставил работать, — поморщившись, объясняет она. — Курьеры этого страшно не любят. Когда эти ребята курят на крыльце, милее людей не найти — но на рабочем месте и в рабочее время…
Фрэн долго борется с веревкой, перетягивающей мешок, и в конце концов, пока я безуспешно пытаюсь разыскать ножницы, просто перекусывает ее зубами.
— Вот и готово, — говорит она и садится на свое место, оставив меня наедине с сотнями страниц, полных любви, ненависти к себе, самоуничижения и самокопания.
Никогда бы не подумал, что у девочек-подростков такой сложный внутренний мир.
Часть третья
Я привык жить как Робинзон Крузо, — на необитаемом острове среди восьми миллионов лондонцев. Но однажды увидел след на песке — это была ты. Замечательная все-таки вещь ужин на двоих.
Лифт
На улице льет как из ведра. Я стою в холле, дожидаясь лифта: одежда моя промокла насквозь, и кажется, словно от нее поднимаются клубы пара.
Мой дебютный номер «Крутой девчонки» уже две недели как лежит в магазинах. Я своим дебютом горжусь — если не считать фотографии над колонкой. Фото меня просто убило. Как и обещала Фрэн, журнальный фотограф изобразил меня этаким чуть постаревшим «сладеньким мальчиком» из модной поп-команды. Иззи, увидев эту фотку, целый день мне жить не давала. Я несколько раз жму на кнопку, и наконец один из лифтов начинает спуск. Рядом появляется Фрэн.
— С добрым утром! — бодро говорит она.
— Привет, — отвечаю я. — Что поделывала на выходных?
— В основном сидела дома и собачилась с Линденом.
— О чем?
— Обо всем.
— Ну а с чего началось-то?
Она вяло улыбается.
— Наверно, с того, что в пятницу вечером я вошла к нему в прихожую и открыла рот, чтобы сказать «здравствуй».
— Я тебе и раньше говорил, — замечаю я, — и могу еще раз повторить: этот твой Линден — никчемный тип, и ты попусту тратишь на него время.
— Знаю, — отвечает Фрэн, когда перед нами раскрываются двери лифта. — Но мне нравится. Может, он и никчемный, но такой сексуальный!
Я собираюсь ответить, как вдруг замечаю, что мы уже не одни. Слева от нас становятся две женщины, явно из «Stilissimo» — безупречные костюмы, безупречная прическа, безупречный макияж, а справа — молодой парень в куртке и джинсах, лицо которого кажется мне смутно знакомым. В следующий миг я его узнаю — и тут же понимаю, что и он меня узнал.
— Дейв Хардинг! — восклицает он, когда мы входим в лифт.
Я вежливо улыбаюсь. Да-да, вспомнил: этот парень с год назад работал в «Громком звуке» стажером, но в штат так и не попал. Мне хочется провалиться сквозь землю.
— Я так и подумал, что это ты, — сообщает он. — Как жизнь?
— Помаленьку, — коротко отвечаю я. — Ты-то как?