Вечером женщина еще проговаривала в сознании что-то вроде: «Не хочешь жить? Так возьми и умри…», чуточку удивляясь и сомневаясь, а утром теоретическое предположение стало программой действий. Но внушения не было, мысль была собственной. Родной. Ничего не понимаю. Объяснить бы все гипнотическим воздействием или прочей дребеденью! Как было бы просто и приятно… А что получается на самом деле? Фроляйн Нейман восприняла любовное поражение почти спокойно, повода волноваться за нее не было, однако в конце прошедшего дня случилось нечто, перевернувшее мироощущение Клариссы с ног на голову, быстро, эффективно и бесцеремонно. Уравнение с одним неизвестным? Но пока его никак не решить. Ладно, подожду итогов бурной деятельности герра старшего инспектора, вдруг ему улыбнется удача?
— О чем задумался? — Дора вытащила из пачки новую сигарету и прикурила от потрепанной пластиковой зажигалки.
— О превратностях судьбы. Еще вчера фроляйн Нейман была успешной бизнес-леди, а сегодня утром разбилась о булыжный ковер площади.
— Такова жизнь. Никто не знает, что ждет его на закате. Не знает даже, встретит ли рассвет.
В голосе моей собеседницы отчетливо прозвучала печаль, приправленная нетерпением, словно госпожа Лойфель собирается кого-то похоронить, но гроб с телом задержался в дороге.
— Спасибо, До.
— За что? Судя по твоему лицу, мои слова ничего не прояснили.
— Ну почему же… Благодаря тебе от некоторых версий можно отказаться. Хотя и жаль.
— Жаль? — Она выдохнула дым, на несколько секунд липким облаком повисший в воздухе между нами.
— Присутствие злого умысла исключается.
— Это плохо?
— Нет. Но… непривычно.
— Полицейский! — фыркнула Дора. — Ты в любой смерти видишь чье-то дурное влияние, что ли?
— Ээээ…
Вообще-то, она попала не в бровь, а в глаз. Роковое стечение обстоятельств в качестве виновника человеческой смерти меня никогда не устраивало. Что-то осязаемое, живое и разумное чудилось на изнанке любого самоубийства или несчастного случая, хотя вокруг все в один голос уверяли: так случилось, Джек, никто не виноват.
Никто. О, этот могущественный и неуловимый господин! Он прячется между строк криминальной хроники и хроники катастроф, в пыльных томах бракоразводных процессов, в прогнозах изменения климата и росте цен на энергоносители. Мы старательно жмуримся и отворачиваемся, только бы краешком глаза не увидеть довольную улыбку господина Никто на губах друг у друга. Мы боимся признать, что каждое событие кем-то если и не нарочно подготовлено, то случайно претворено в жизнь. У кого повернется язык обвинить ребенка в автомобильной аварии, хотя водитель круто вывернул руль именно потому, что пытался уйти от столкновения, пытался не навредить малолетке, выбежавшему на середину дороги? Да и в чем он виноват? Тогда уж впору судить родителей, не научивших свое чадо соблюдать правила дорожного движения… И куда мы придем такими темпами? В тупик. Со всего маху. Лбом прямо в каменную стену. Расшибемся? И еще как! Но даже страшась подобного исхода, я не могу отказаться от желания знать:
— В отчете ты укажешь то же, что рассказала мне?
Дора закатила глаза к небу:
— Нет, конечно! Ваш брат не поймет и половины, да полиции это и не нужно. Они хотят услышать только «да» или «нет». Убийство или саморукоприкладство.
— Но полицейские психологи могли бы заинтересоваться и…
— Ты сам-то в это веришь?
Не очень. Госпожа Лойфель чертовски права, как это часто с ней бывает. Но один вопрос все же остался невыясненным:
— Так что насчет платы?
— Мне нужно твое согласие.
— В чем?
Дора опустила ресницы и затянулась сигаретой:
— В одном деле. Очень личном.
— Слушаю.
— Я хочу, чтобы в случае моей смерти
Необычное желание. Более того, несколько несуразное, потому что настоятельно рекомендуется, чтобы медиум читал мысли у лиц своего пола, а не противоположного, иначе может возникнуть фатальное несовпадение базисов и искажение результата. Строгого запрета, разумеется, нет, и в принципе, Лойфель вправе требовать моего участия, однако… На язык так и просится недоуменное:
— Но зачем?
— Ты очень внимательный
— Но почему?
Она жестко улыбнулась, по-прежнему не поднимая взгляда:
— Потому что я, неважно, с небес или из бездны ада, но хочу видеть, как мой убийца понесет наказание.
— Какой убийца? О чем ты?
Дора придвинулась поближе, так, чтобы слова, слетающие с ее губ, становились достоянием только моих ушей:
— Видел ряженую куклу в лимузине? Думаешь, зачем все это было нужно?
Я не ответил, но не потому, что не догадывался. Теперь, после странного желания, высказанного молодой и вполне здоровой женщиной, многое если и не становилось понятно, то наполнялось опасным смыслом. Я промолчал, потому что мой ответ Доре не требовался. Ей нужно было лишь мое безоговорочное согласие.
— Если меня убьют… Обещай, что попробуешь
— Обещаю, До. Я
— Вот и славно.