Узкие улочки жизни

— Пожалуйста, — он порылся в блокноте, нашёл нужную страницу и прочитал: — «Он вас не любит. У него только одна жратва на уме. А вас он считает старой шваброй».

Что ж, в целом верно. Вроде бы Ева выражалась немного иначе, но общее содержание передано близко к тексту. И честно говоря, моё положение было бы плачевным, если бы... Если бы не счастливое стечение обстоятельств, порождённое склочным характером моей напарницы и желанием отомстить.

— Вы уверены, что речь шла обо мне?

— У меня нет причин сомневаться.

— Тогда у меня есть маленькое предложение... Пообщаемся с народом? Любезный! — окрикнул я официанта, уже переодевшегося и намеревавшегося покинуть ресторан. — Подойдите к нам, пожалуйста!

Прелесть вежливого приглашения состоит в том, что от него невозможно отказаться, и спустя несколько секунд бледный от волнения паренёк уже стоял рядом с нашим столиком.

— Вы помните мой вчерашний заказ?

После короткой паузы последовало вполне уверенное:

— Да.

— Пожалуйста, сообщите его инспектору.

Официант на мгновение замялся, не понимая, каким образом связаны выбросившаяся из окна женщина и несколько строчек меню, но охотно посвятил полицию в мои пищевые предпочтения:

— Кофе и минеральная вода. Девушка, пришедшая вместе с господином, заказывала две порции десерта, но только для себя.

— Спасибо, не смею более вас задерживать.

Официант пожал плечами и поспешно убрался вон из «Кофейной рощи», пока не появились новые вопросы, а я обратился к инспектору:

— Не считаете, что существует некое несоответствие между словами девушки и реальностью? Если бы меня занимала вкусная еда, я не преминул бы пообедать, по меньшей мере, с тремя переменами блюд.

— Может быть, вы соблюдаете предписания врача и...

Он осёкся, но вовсе не потому, что понял нелепость собственных рассуждений: на плечо обладателя не слишком завидного полицейского чина легла широкая ладонь начальства.

— Как продвигается осмотр места происшествия, Дитер?

— Разрешите доложить? — Младший инспектор вскочил на ноги и вытянулся в струнку перед старшим.

— Чуть позже. Вижу, вы разговариваете со свидетелем?

— Подозреваемым, герр инспектор!

— Вот даже как... — Мой старый знакомый, за те годы, что мы не виделись, ставший, казалось, ещё массивнее, снял потемневшее от капель дождя пальто и, величественно препоручив свою верхнюю одежду заботам подчинённого, сел на освободившийся стул. — И каковы успехи?

— Э-э-э...

— Передохните несколько минут, я сам займусь этим господином.

Молодой инспектор не горел желанием выпускать бразды правления расследованием из своих рук, но вынужден был смириться с приказом старшего по званию и удалиться на почтительное расстояние. Йоаким Берг не глядя щёлкнул пальцами в сторону барной стойки, незамедлительно получил чашечку дымящегося напитка, сделал глоток и довольно прищурился:

— В сырую и промозглую погоду нет ничего лучше обжигающего кофе. С добавлением коньяка было бы ещё приятнее, но эти шалости ждут меня после работы, а пока... Как живёшь, Джек?

— Недурно. Жаловаться не приходится.

— С лица выглядишь так, что завидки берут. И не подумаешь, что был комиссован.

— Стараюсь следить за здоровьем.

Йоаким усмехнулся в густые, чуть тронутые сединой и кофейной пеной усы:

— Хорошее дело. Мне врачи тоже всё советуют умерить пыл.

— Признаться, удивлён, увидев тебя здесь. Это же не твой участок, или я ошибаюсь?

— Не мой, — согласился герр старший инспектор. — Но местные специалисты спасовали и передали дело нам.

— Что-то серьёзное?

И послужившее ответом на мой вопрос молчание, и мысли Берга были отчётливо осторожны. Но если первое свидетельствовало всего лишь о том, что посвятить меня в детали следствия хочется, но колется, то вторые слегка трусовато жались по углам сознания моего бывшего наставника и сослуживца.

Давно знакомое, но никак не желающее перейти в разряд забытых ощущение: страх, заставляющий людей при встрече со сьюпом замирать не только снаружи, но и внутри. Кристаллики инея, покрывающие дебри мыслей. Для самого затаившегося они неощутимы и незаметны, а мне мгновенно становится холодно и неуютно, потому что... В моей жизни молчание вовсе не означает согласия. Для меня молчание — признак недоверия, оказываемого мне, не как чужому человеку, а как невидимому врагу, собирающемуся вторгнуться на суверенную территорию.

Можно сколько угодно уверять собеседника, что его мысли мне неинтересны, что я не собираюсь его читать, а если случайно и ухвачу пару каких-то обрывков, то тут же постараюсь забыть их содержание. Можно клясться всеми святыми и демонами, что чужие мысли доставляют мне гораздо больше неприятностей, чем их хозяевам. Можно доставать удостоверение сьюпа, тыкать его сомневающемуся в нос и напоминать, что мне строжайше запрещено давать ход сведениям, полученным из сознания людей. Можно...

Многое можно делать, но ещё большее делать нельзя.