Узкие врата

Они пикировались – Инга привязывалась еще крепче. Самолюбие словно было срублено уже когда-то на корню, в памяти – не разума, сердца – закрепилось, что метят по больному именно родные люди, что пусть их… и любима та старая рана, чьи муки – уже и благодать. И что с того, что не знает Миша, с кем говорит, с кем ест и спит; балет – обособленное актерство, кто в его мире не варится, у тех на слуху лишь глыбы и легенды. Пусть Инга – пешка и никакая не легенда и всего лишь надеется, что Миша побузит, уедет ненадолго, потом приедет, как-то утрясется все, уконтрапупится без решительных шагов, горящих мостов, бегств, переездов. Что смогут они с ним застрять в компромиссном «между»…

Если уж по совести, Инге на руку пунктирная идиллия, а не семейная константа. Иной раз сил слово вымолвить не остается, и даже когда спектаклей кот наплакал; безрыбье даже еще хуже, ибо неумолимый эгрегор все равно высасывает, что ему положено, а праведного удовольствия от трудов – нуль! Как жить вместе, если скользишь мимо объятий прямехонько на диван, который продавленной тушкой своей медленно принимает больную усталость. Постепенно Миша все понял как будто и про женитьбу умолк. Подозрительно умолк, это исподволь огорчило. И Инга принялась поднывать. Впервые загромоздила телефонные счета своими истерическими переговорами, соседи только дивились. Миша тоже поднял бровь и вот, собственно, подарил телевизор, правда заметив, что «уважаемая» сама не знает, чего хочет. «Как же я его буду перевозить, если придется?» – такова была первая абсурдная мысль, посетившая неблагодарную. Вторая мысль: телевизор – прощальный подарок. Но телевизор оказался ни при чем. Прощальным был ужин несколько месяцев спустя. А потом Миша сел. Дурной вестью неохотно огорошил его друг ситный, телефон которого Миша «на всякий случай» нацарапал на обоях. «Если я не отвечаю вечером, то, скорее всего, у него». Инга тогда замахала руками:

– Не буду никому звонить, не хватало еще, я ведь не супруга со скалкой, выковыривающая муженька из осиного гнезда собутыльников.

Но карандашные цифры остались, и их-то в торопливой тревоге Инга наверчивала, пока, наконец, не ответили, не дали обухом по аккуратной балетной головенке. Инга заметалась. «Куда, почему, дайте адрес…» Друг не торопился со сведениями, просил перезвонить позже, когда их уточнит. Попозже угрюмый друг пропал. Оборвались все ниточки. Самопознание Инги продвинулось на шажок: впервые привычный для нее тихий шок подал голос. Она вспомнила, что у Миши есть бывшая жена и уж она-то будто бы не подкачает, только вот вопрос: как ее найти в городке неизвестной удаленной области… Миша, кажется, говорил, что Париж отсюда ближе… С истерическими и сакраментальными вопросами Инга обратилась к соседу, седому флейтисту с битловской челкой, от которого исходил несомненный дух свободомыслия и здравой логики. Помочь мог только такой экземпляр; и так как от его аллергичной красноносой жены не исходил подобный дух, Инга, коварно дождавшись ее отлучки, укромно изложила суть своего гиблого предприятия. Флейтист достойно воспринял факты и сопутствующий мандраж, недаром он был старшим по квартире, – иногда эти таинственные и нелепые звания себя оправдывают!

Директивы музыканта были четкими и простыми: ждать, возможно, лучше забыть (что, если он просто сбежал, уж прости?), не мельтешить, все само выплывет. Попавший в тюрьму, если только он жив там до сих пор и не замучен сокамерниками, извернется и не только тебе, черту лысому весточку пришлет. Инга кивала, но мнительность ее зацепилась, разумеется, за самое уязвляющее предположение, и Инга затараторила оправдания:

– Думаете, он врет? Зачем? Он мог просто сказать, что мы расстаемся, я его не держала, я ему не жена…

Сколько она вслух и про себя, как щитом, прикрывалась этим «не жена», и до сих пор не могла разобрать, чего больше в этом отрицании: горечи или облегчения. В руках опять одно перышко осталось, да и то не волшебное, а самое обыкновенное, бессмысленное, подушечное… Флейтист терпеливо топтался, озадачившись тем, как лучше унять Ингино отчаяние, но ничего лучшего не нашел, кроме как задать два нескромных вопроса: «Сколько вы были знакомы?» и «А не пропало ли чего в доме?». Инга не обиделась, она простила неловкость, с которой соседушка проявил отеческую заботу о ее интересах. Усмехнулась:

– Пропало? Нет, только приумножилось, вот, смотрите…

Бывалый музыкант стушевался, увидя телевизор. Для уверенности пощелкал кнопкой, плотоядно погладил полированные бока, словно желая удостовериться в пользе воровских даров.

– Жалко мужика! – подытожил флейтист. – А ты, Инга, приходи к нам вечером, мы тебя с приличными людьми познакомим.