— А что? — голос Алана был усталым, как у больного старика. Злой нелюдим Фил ему никогда не нравился, сейчас не нравился особенно, но зато это был настоящий живой человек, пришедший к нему, хотящий того же, чего и он… Не просто один из призраков имени больного воображения и валерьянки, вроде посещавших его предыдущей ночью. — Что-то же надо делать… Какая-то же должна быть на
— Тогда ты точно не по адресу, — Фил невозмутимо взял печенюшку. По сравнению с Риковым братом он был просто роковой черный человек — весь в темном, здоровенный, непрошибаемый… — Как раз Президент на них — не управа. Они же того… церковные власти. Светские им ничего не сделают.
— А кто тогда сделает? — Алан смотрел прямо, как спокойный сумасшедший. Фил впервые в жизни заметил — как это было ни сложно при таком неверном свете — что у него точно такого же цвета глаза, как у Рика. Ореховые, зеленоватые… Только брови светлые, да ресницы…
И еще Фил впервые за этот день почувствовал что-то вроде облегчения. Вот он сидит перед ним, маленький беловолосый заморыш, весь шатается от выпитой валерьянки, и спрашивает, что нужно делать. Не рассуждает о коллективной ответственности и теократической политике, не ревет, не трусит, не поливает помоями все, что прежде любил… Просто смотрит и ждет ответа — что нужно делать, и в глазах его, обведенных черно-фиолетовыми кругами бессонницы, нет ни проблеска страха… Потому что ему важнее всего, чтобы его брат был жив.
— А кто сделает? К кому нужно обращаться?..
— Уж не знаю… К Папе в Ватикан, наверное, — криво усмехнулся Фил. — Если оно все так… эклесиоцентрически (до чего же мерзкое слово), то над ними всеми Папа главный. По крайней мере, так было в Древние Дни, — добавил он, ловя за хвост сведения, всплывающие из недр изученной в школе истории.
Глаза Алана слегка прояснились.
— Понятно. А поближе… никого нет? Ну, кардиналов каких-нибудь… А то до Ватикана далеко. Можно и опоздать.
Фил так и выпучился на сумасшедшего парня.
— Ты что… Серьезно? К Папе собрался писать?
— А что ж еще делать-то? — ореховые глаза смотрели спокойно, хотя слегка затравленно — так, наверное, глядит больной на хирурга, понимая, что операцию надо делать, хотя и очень страшно… Но понятно же, что надо. Давно уже понятно. — Надо же пытаться. Почему бы и не Папа.
— И что, ты пошлешь ему письмецо в Ватикан… Годика через два он его, может, даже прочитает. Не будь придурком.
— Можно и не письмо. Можно и самому явиться.
— Самому?.. К Папе, главе Вселенской Ортодоксальной церкви?.. Он, конечно, будет счастлив тебя немедленно принять. Увидит и расцелует.
Алан встал. Филу, как ни смешно, показалось, что сейчас этот сопляк бросится бить его в глаз — но тот только прошелся по комнате из угла в угол, остановился посредине, покачиваясь на носках.
— А ты что предлагаешь? Есть идеи?
— Нет, — честно признал Фил, со стуком отставляя чашку. — Но и у тебя, цыпленочек, их тоже нет. Потому что эта чушь насчет Папы — не идея, а сопля.
Алан был так гробово сосредоточен, что даже пропустил мимо ушей ненавистного «цыпленочка». Странное дело: этих двух противоположных людей объединял третий, объединял через любовь к нему, Рику — и сейчас, когда он попал в беду, продолжал их объединять. Рик с черными широкими бровями, Рик с громким, открытым смехом, Рик в голубой рубашечке, Рик с почти непоправимым несчастьем…
— Вовсе не сопля. Папа действительно может найти на них управу. Папу любой церковник послушается. Потом, вот святой Франциск дошел же до Папы — а он тоже был убогий, вроде нас… В рясе из старого мешка, с компанией таких же оборванцев. И Папа его принял и выслушал, потому что так было правильно.
Фил был не столь силен в жизнеописаниях святых. Он ошарашенно потер переносицу.
— Ну, это ж все-таки святой, — сказал он, потому что должен был хоть как-то возразить.
— Это неважно, — голос Алана был сухим и горячим. Да он слегка
— Это совершенно неважно, к тому же тогда он еще не был святым. Просто городским сумасшедшим… Но он взялся за правильное дело, и Господь ему помог. И нам поможет, если будем просить… Стучите, и откроют вам. Только не стучать нельзя, потому что
Вот чего-чего, а лекций о Господе Фил сейчас не мог пережить. Конечно, он был христианин; но некоторых вещей, по его мнению, не стоило никогда говорить вслух, чтобы они не стали ложью. К тому же его мутило от всего церковного… Сразу вспоминался крест над входом в инквизиционный «домус».
У него в голове все обстояло проще. Рик в беде, и надо хоть свернуть себе шею, но сделать что-нибудь… Все, что только возможно.
— Значит, ты предлагаешь заявиться к Папе на прием в рясах из старых мешков… И дальше что? Попросить за своего товарища, упасть в ноги? И он так сразу и поверит, и по мановению его руки…