Узнай меня

Кадашов сунул руку в накидную сумку на подлокотнике инвалидного кресла, вытащил оттуда пластиковую папку отвратительного оранжевого цвета. Швырнул ее на стол, мало заботясь о том, что одновременно опрокинул две рюмки и соусницу.

– Здесь все о нем. Все о вас, – сильно растягивая слова, проговорил Кадашов, не спуская с него гадкого взгляда с подвохом. – Там много интересного, Станислав. Что скажешь?

– Не могу знать, Павел Сергеевич.

Станислав попытался встать. Но Кадашов остановил его небрежным:

– Сиди уже.

Гончаров остался на месте.

– Чего ты не можешь знать, Станислав? – Растрескавшиеся синюшного оттенка губы Кадашова расползлись в отвратительной ухмылке.

– Не могу знать, Павел Сергеевич, что в вашей папке.

– Да все ты знаешь, Стасик. – И Кадашов даже позволил себе легонько рассмеяться. – Все! И как друга своего использовал все то время, пока вы работали бок о бок и пока он твою задницу спасал. И как мозги его незаурядные использовал, Стасик, знаешь тоже. И как сдал его, когда от тебя этого потребовали. Высшее руководство. Помнишь, нет, как друга пустил под раздачу?

Гончаров молчал. Он сидел, сцепив на коленках руки. Он все понял. Догадался. По ядовитым ухмылкам охраны Кадашова понял, что последует дальше. Не понял и не догадался только, откуда Кадашов узнал про Серегу? Истории о нем давно мхом поросли. Он уже четыре года как на гражданке. Сначала в охранных предприятиях работал. Потом начал сильно пить, долго нигде не держался. Пытался частное детективное агентство открыть, не пошло. Жена от него ушла и уехала будто, куда-то за границу. И потом вовсе тишина. Никто о нем ничего не слышал. Заехать навестить друга Станислав не мог. Он был виноват в его увольнении. Не встал на его защиту. Молча кивнул, когда с него потребовали согласия.

– Так что ты о нем знаешь сейчас, Станислав? – не хотел униматься Кадашов.

– У меня нет о нем никакой информации, Павел Сергеевич. Последние два года нет.

– А потому что не интересовался. Закрутился с моими частными делами. Уж прости, дорогой, что я так тебя нагрузил, – произнес Кадашов с издевкой. Поставил локоть на подлокотник инвалидного кресла, опустил на кулак толстый подбородок. – А если бы ты был посвободнее, то узнал бы, что друг твой едва концы не отдал год назад. Напился, уснул с сигаретой, пожар устроил в квартире. Хорошо соседи вызвали вовремя и пожарных, и медиков. И квартиру спасли, и друга твоего откачали. И один добрый доктор, которому в свое время Сергей Устинов помог, даже взялся за его лечение. И не пьет теперь твой друг Сергей Устинов. Год уже как не пьет. Работает, правда, не по специальности и не по призванию.

– Где? – не выдержал, спросил Гончаров.

– А грузчиком в супермаркете трудится. До бригадира уже вырос. Какая-никакая, а карьера. Н-да… – Кадашов беззвучно шевельнул растрескавшимися губами, потом тяжело глянул на Станислава, проговорил: – Не хотел прерывать твою трапезу, по поводу все же собрались, не так просто – пожрать. Но…

Станиславу пришлось встать, потому что хозяин дома подкатил на своем инвалидном кресле к тому месту, где он сидел, и ткнул пальцем в его обтянутую дорогим пиджаком спину. Он встал, повернулся к Кадашову. Уставился в его холодные глаза, смотревшие зло, надменно.

– Но ты уволен, Станислав. Извини.

После того как Гончаров покинул столовую торопливым, сбивающимся на суетливый, шагом, воцарилась тишина. Каждый смотрел в свою тарелку, боясь поднять голову. Ждали увольнений. Работать на Кадашова было нелегко, но прибыльно. Он много требовал, но щедро платил. И каждый держался за свое место.

Но Кадашов снова удивил.

– Все свободны, – проговорил он, коротко взглянув на настенные часы. – До распоряжений.

Аккуратно поднявшись, не громыхнув ни единым стулом, народ из столовой неслышно исчез. За десять минут, в течение которых Кадашов рассматривал за окном набухшие под недельным дождем ели, со стола было убрано. Была поменяна скатерть. На стол поставили две чайные пары, горячий фарфоровый чайник, три вазы с постным печеньем, конфетами и домашним вареньем.

– Павел Сергеевич, он здесь, – тихо оповестил охранник Егор, с низко опущенной головой застыв возле двери в столовую.

Не было нужды говорить, кто именно. Они оба знали, кого ждал Кадашов. Для кого накрыли к чаю. Пришел Устинов.

– Пусть войдет, – проговорил Кадашов негромко.

Егор коротко кивнул, отступил за двери, негромко скомандовал:

– Заходи.

И в гостиную вошел Сергей Устинов. И только тогда Кадашов развернул свое инвалидное кресло и уставился на мужчину, переступившего порог его столовой.

Он многое о нем знал. Почти все. Знал всех его школьных друзей. Много был наслышан о его первой школьной любви. Детально изучил причины его увольнения из органов. Долго морщился, читая о том, как Устинов быстро опускался на самое дно. Как потом с этого дна выкарабкивался. И не думал, что тот может удивить его хоть чем-то. А удивил.