Узнай меня

Страшно представить, что ему довелось пережить с момента гибели сына. Сколько всего ему пришлось пройти прежде, чем оказаться в той точке, в которой он находился сейчас. А ведь это и правда точка — точка его пути к долгожданной мести и в этой точки мы с ним пересекаемся. Две абсолютно параллельные прямые в одной точке свели обстоятельства и ненависть к одному единственному ублюдку.

Повернула голову к спящему Мише. Под алкоголем и после секса он и правда спал гораздо лучше и крепче. Его не побеспокоил ни один кошмарный сон — за этим я сегодня следила особенно тщательно. Но вряд ли подобное когда-нибудь повториться вновь, ибо мне пора уходить. Какое-то внутреннее почти животное чутье подсказывало мне, что больше задерживаться здесь нельзя. Уже не было того ощущения безопасности, что было первые дни. Хоть и шло сейчас все хорошо и почти даже идеально.

Густые брови слегка сошлись над переносицей, губы приоткрылись и впустили протяжный вдох, когда Колчин приоткрыл глаза и встретился со мной взглядом.

— Ты чего? — хмуро спросил он хриплым ото сна голосом.

— Ничего. Просто смотрела как на подушку вытекали твои слюни.

— Пошла ты, — снова прикрыл он глаза, но по подушке под щекой ладонью провел.

— Да шучу я. Пора мне. Просто ждала, когда ты проснешься. Планы есть?

— У меня есть только один план. Вернее — цель. И когда с нею будет покончено, тогда я и подумаю о планах. Не скажешь, куда ты?

— Не скажу.

В основном, мне нечего ему говорить, потому что я еще не связывалась со Штырем. Ну, и вторая причина — незачем ему эти знания. Наши отношения (если их можно таковыми назвать) хороши только в отрезке времени между дракой и сексом. Постоянно находиться на острие двух этих граней мы не сможем.

Полежав еще некоторое время, Миша сел в постели, растер лицо ладонями и решительно встал. С голой задницей прошел в ванную комнату, где зашумела вода. Через пару минут Колчин вернулся в комнату с мокрым лицом. Молча оделся, проверил патроны в пистолете, окинул домик сканирующим взглядом и остановился на мне.

— Мои люди заедут за мной к полуночи. Могут тебя подкинуть, куда нужно.

— Мне не нужно помогать. Одиночество — самая надежная защита.

— Справедливо, — согласился со мной Колчин сдержанным кивком головы. — Может, перед тем как исчезнуть из моей жизни, сделаешь еще кое-что приятное напоследок?

— Дедуль, — усмехнулась я и тоже встала с постели. Пистолет за поясом джинсов напомнил о себе при движении. Остановилась рядом с мужчиной. — Побереги себя для другой. Я ведь выжму из тебя последние соки.

— Я не об этом, — ответил Миша серьёзно, но в глазах его была заметна искра веселья. — Выдай мне место, где прячется ублюдок Луневича и тебе больше не придется с ним трахаться. Ты наверняка знаешь, в какой норе он прячется, пока ты прикрываешь его зад?

— Ублюдок Луневича? — нахмурилась я непонятливо. — Ты о ком?

— Ты вроде не дура. Должна понимать, о ком я.

— Но я не понимаю. Вокруг Луневича каждый первый — ублюдок.

— С некоторыми из них я тоже разберусь. Но больше всех меня интересует его сын. Мелкий крысеныш, — заметно злился Колчин, отчего глаза его опасно потемнели.

— Сын? — невесело рассмеялась я. — И ты туда же…

— Куда же?

— Жевать лапшу, которую Луневич вешает всем уже почти двадцать лет.

— Коротко и понятно! — надавил на меня Колчин, ожидая доступных объяснений.

— Девять. Нет, подожди… десять. Да-да, десять, — углубилась я в свои мысли. — У Луневича было десять подставных сыновей. Все они были почти на одно лицо. Не знаю, может, это результат того, что он накончал в своих многочисленных шлюх одномоментно, может, дети так удачно для него подворачивались. Может, еще что-то… В любом случае, всех их уже нет. Каждый из этих десяти стал разменной монетой, платой, ну, или мишенью для его врагов. И отдавал он их безжалостно. Потому что знал, что готовится следующий такой же, которого тоже убьют за властолюбие, тщеславие и бескомпромиссность их ненастоящего отца. Луневич никогда не хотел дочку. Он презирал и презирает всё женское, даже собственную дочь. Он ее ненавидел, до двенадцати лет внушал ей самой и всем окружающим, что она — сын. Пока у «сына» не начались месячные. А потом он выкинул его из дома, как бракованного. Велел избавиться. Кровь пошла, а яйца так и не прорезались. Прикинь, какое разочарование? — невесело усмехнулась я и резко утерла щеку от слезы. — Чуда не случилось. Даже за его большие бабки не случилось того, что он хотел сильнее всего. У Луневича никогда не было сына. У него есть только дочь. Была. Я.

Моя речь закончилась несколько секунд назад, но Колчин так и остался стоять, словно к месту прибитый. Смотрел на меня серыми пасмурными глазами и, кажется, даже не дышал. Складывалось впечатление, что информация до него доходила как по старому ветхому трубопроводу вода.

В момент, когда я решила узнать, будет ли на моё откровение хоть какая-то реакция, в мою шею впились жесткие мужские пальцы, ноги потеряли опору, а я оказалась до темных кругов перед глазами впечатана в стену затылком. В щеку до привкуса крови был вдавлен пистолет.