Отсюда открывался вид на озеро, далекий, не видный сейчас в дождевой мгле берег и остатки когда-то густой кленовой рощи, ныне представляющей из себя сухие корявые остовы. Лишь небо жило и дышало над почти пустынным пейзажем, зажигая в нем мириады розовых и голубых нитей-молний, питая драгоценной влагой мертвую землю.
— Ну, здравствуй, наследничек, — хмыкнул старичок, — Заждалися мы ужо!
Тайрен не выдержал и расхохотался. Вслед за ним засмеялись дед и Иэнель.
— Что-то не припомню я тебя, дедушка. Скажи из какого ты Дома будешь? — стараясь повторить слог гостя, поинтересовался Тайрен.
Старичок хитро прищурился.
— А нездешний я. Как пришел, так и уйду. Сказать только тебе хочу, не уходи больше. Уйдешь и погибнет тут всё уже безвозвратно и канут в лету потомки древних богов, как будто и не было их никогда.
Тайрен серьезно посмотрел на старичка.
— Обещаю, не я, не мои потомки не покинут этих земель, — заверил он.
— Ну вот и ладненько, — легко согласился Пафнутий, — Тогда пошел я, делов у меня еще ого-го! — засуетился он, поправляя шляпу-гриб, отряхивая от пыли и грязных капель складки балахона.
— Ой, смотрите! — Иэнель восторженно показала на небо, — Радуга!
— Так конечно, радуга, дитя! — засмеялся старичок, — Радуга, она завсегда после бури приходит. И чем страшнее буря, тем ярче бывает радуга. Вишь, и еще одна, смотри, пониже большой.
— Ой, а там еще маленькая, над самой землей! — восхитилась Иэнель, — Никогда такого не видела.
— Для нас всё когда-то бывает в первый раз, — философски заметил Пафнутий, — для нас, но не для вселенной. Всё когда-то было и снова когда-то будет…, — бормотал старичок, направляясь к выходу, ступая на мокрую каменную дорожку, ярко блестящую от лучей выглянувшего солнца.
Конец