Узнай меня

– Я хочу, чтобы ты понял, Сергей, для себя одно: я не покупаю тебя, твои услуги, твое мастерство. Ты не превращаешься тотчас же в моего наемного сыщика. Нет. Я прошу тебе мне помочь! А я, в свою очередь, помогу тебе.

– Да, я понял, – пробубнил Устинов, глянув на него исподлобья. – Но вы понимаете, да, что я не даю никаких гарантий?

– Да. Я это понял. Но понял также, что ты сделаешь все и даже больше, чтобы продвинуться много дальше тех, кто этим занимался до тебя. Итак… – Кадашов откатился в кресле к выходу. – Приступим, Сергей?

Глава 6

Небо над морем сделалось свинцовым. Словно кто-то там наверху закрыл его привычную голубизну ото всех грязным пологом. Холодные волны перекатывались, бились о бетонный берег, с шипением откатывались назад, чтобы тут же вернуться. Они всегда возвращались, подгоняемые яростным желанием захлестнуть пирс. Зачастую им это удавалось, и тогда она возвращалась в домик на берегу в промокших насквозь ботиночках. Дома снимала их у порога, стаскивала с себя мокрые теплые колготки, ставила ботиночки на горячую трубу отопления, опоясывающую весь домик. На нее же развешивала колготки. Надевала домашние легкие джинсы с прорехами на коленках. Вдевала ноги в мохнатые высокие тапки и шла в кухню готовить себе горячий шоколад.

Она превратила все это в ежедневный ритуал. Это стало для нее обязательным, как спать, есть, снова спать. Ей надо было сначала промерзнуть до костей, желательно еще и вымокнуть. Потом вернуться домой, в тепло. Ей необходимо было окунуть себя в этот контраст, остро прочувствовать, где хорошо, а где плохо. Это ненадолго, но помогало ей просто жить.

Горячее молоко поднялось в кастрюльке пышной пенкой. Она убрала ее с огня, влила в него разведенное какао с сахаром, всыпала чуть корицы, имбиря, снова поставила кастрюльку на огонь, сильно его убавив. Минуты три-четыре – и горячий густой напиток будет готов. Она нальет его в большую пузатую чашку. И заберется с ней на подоконник. Подоконники в домике были низкими, широкими. В кухне выстланы мохнатыми овечьими шкурами для тепла и удобства. Она забиралась на подоконник с ногами, обхватывала чашку обеими руками, пила мелкими глотками огненный густой шоколад. И смотрела, смотрела не отрываясь на свинцовое небо, огромные темные волны, с яростным шипением откатывающиеся от берега.

О чем она в тот момент думала? Почти всегда об одном и том же. Что на улице холодно и мерзко. Как обычно, серо и уныло. А в доме хорошо. Ей тепло, пахнет шоколадом, ей вкусно, ей ничто не угрожает. Весь день у нее расписан. Через час она выйдет из кухни. Пойдет в свою маленькую мастерскую, которую для нее оборудовал ее муж. И там займется чем-нибудь часов до двух-трех пополудни. Это каждый раз бывали разные занятия. Она то принималась шить, то вязать, то ваять из глины, пробовала даже рисовать. Но муж смешно сморщил нос и помотал отрицательно головой.

– Дорогая, это не твое, – произнес он со смущением.

И она оставила эту затею, сосредоточившись на шитье. Месяца два назад она начала смотреть по телевизору курсы лоскутного шитья. И ее вдруг захватило. Пока еще из ее рук не вышло ни одного готового изделия, но сама процедура собирания из разрозненных клочков единого какого-то рисунка ей понравилась.

Это прямо как с жизнью ее, пощипывало что-то глубоко внутри. С жизнью, которая разбилась в один прекрасный день на тысячу острых осколков, до какого ни дотронься – поранишься. Но она же справилась. Вернее, пытается справиться. Она подгоняет эти осколки друг к другу, лепит их как-то, заставляет срастаться.

Выходило не всегда и порой бывало плохо. Она замыкалась, делалась рассеянной. И тогда муж, заподозрив страшный диагноз, снова заставлял ее проходить полное медицинское обследование. Диагноз никогда не подтверждался. Он радовался, как ребенок. Она неохотно улыбалась. И часто думала, что, наверное, не расстроилась бы, случись по-другому.

А еще ее муж очень хотел ребенка. Заставлял ее принимать витамины, гонял на пробежки, часто и изнурительно занимался с ней сексом. Ничего не получалось. Он недоумевал. Они же были оба здоровы – почему?

«Просто для этого необходимо благословение небес, – хотелось ей ему сказать. – Ну, или хотя бы желание двоих».

Она не хотела ребенка. Потому что считала, что тогда это заставит ее цепляться за жизнь, а она за нее не цеплялась. Она в ней не видела никакого смысла.

В дверь их домика дипломатично негромко постучали. Сосед. Пожилой грузный мужчина, овдовевший несколько лет назад. Он часто заходил к ней пропустить чашку-другую горячего шоколада. Она варила с запасом. Заходил, снимал у порога тяжелые резиновые сапоги на меховой подкладке. Приглаживал перед зеркалом редкие седые волосы. Проходил в кухню, усаживался за стол. Принимал из ее рук точно такую же, как у нее, большую пузатую чашку с горячим густым напитком. С благодарностью улыбался, когда у нее находилось для него домашнее печенье или бисквит. Пил, ел, говорил с ней. Обо всем говорил. О погоде, о ее настроении, новом рисунке на ее изделии, которое должно было стать одеялом.