Головне ужасно захотелось прихвастнуть своей находкой, чтобы сбить спесь с этого чурбана, но он переборол себя и вместо этого спросил:
– Как же ты сподобился?
– Да тайна немудрёная. Надо не обычный уголь в горн бросать, а каменный, из древних шахт, что в Серых Ямах остались. От него хороший жар идёт.
– Я слышал, в этих Серых Ямах еретики-лёдопоклонники сидят. Не сунешься к ним.
– А у меня от еретиков средство есть. Отец присоветовал. Надо, говорил, всегда носить с собой волчьи зубы, которые пролежали зиму в заговорённом ларце. Видишь? – он оттянул нательник, показал шею. На сушёной жиле болтался пожелтевший волчий клык. – Ни один еретик не страшен!
Девки так и остолбенели. Искра спросила:
– А других у тебя нет? Я этих еретиков жуть как боюсь.
Искромёт задорно подмигнул.
– Думаешь, пролежали бы они у меня целую зиму, если б я раздавал их всем подряд? – но тут же рассмеялся: – Завтра приходи – подарю.
– И мне! И мне! – загалдели девчонки.
– Всем достанется, – успокоил их плавильщик.
Головню аж передёрнуло. Он отставил туесок и вытер рот.
– Ну ладно, пойду. Доброй ночи! И тебе доброй ночи, бабушка, – отдельно сказал он Варенихе.
– Уже? – просил Искромёт. – А про загон рассказать? Мы ж в нетерпении.
– В другой раз, – ответил Головня. – Благодарю за угощение.
Он вышел наружу. Сердце его прыгало от бешенства, в уголках губ играли желваки. Он злился на себя и на чужака, но больше всего – на богов, которые привели бродягу в общину. Из памяти не выходило лицо Искры, каким она смотрела на чужака, – зачарованное, полное немого восхищения и восторга. Много бы дал Головня, чтобы Искра хоть раз взглянула так на него!
На тайгу опустились сумерки, лес превратился в сплошное скопище призраков, шершавые полосы красного тальника багровели, как свежие рубцы на руке. От мороза трескались деревья. Собаки попрятались в дома, и только лошади продолжали безучастно жевать сено, бродя по загону.
«Ничего, – думал Головня. – Поглядим ещё, каков этот плавильщик. Увидим, крепка ли у него кость».
Каждый день, когда девки приносили в плавильню обед (сухую заболонь, кровяницу, моняло и рыбу), Искромёт рассказывал им весёлую историю. Например, такую:
– Навязчивые объедалы – как они ненавистны нам! Вваливаются в любое время и требуют угощения. И вот однажды я проучил их. Как-то раз моим родичам довелось поймать на редкость крупного Большого-И-Старого. Нахлебников слетелось – тьма! И каждый, что любопытно, был дальней роднёй мне или моему тестю. Я кормил их днём и ночью, а чужаков не убывало. И вот, устав от них, я спросил вновь прибывших: вы кто такие? «Мы родственники двоюродной тёти сестры твоего тестя». Что ж, тогда я растопил для них снег и подал пустую воду. «Что это?» – спросили они. «Это похлёбка из похлёбки, сделанной из похлёбки, приготовленной из оленьих бёдер», – ответил я.
Искромёт умел рассказывать. Он делал это так ловко, что даже говор его, странный для лесовиков, становился незаметным. Всё больше людей приходило его послушать. Иногда у плавильни собиралась половина общины. Приходили и вождь, и Сполох, и Огонёк, и даже Светозар. Лишь Отец Огневик, верный обычаю, не привечал бродягу.
– У одного парня через несколько дней после свадьбы родился первенец, – гнул другую историю плавильщик. – Счастливый родитель положил рядом с ним загонную петлю. Его спросили: «Зачем ты делаешь это?». Он ответил: «Если младенец так быстро прошёл путь от зачатия до появления на свет, через месяц он станет загонщиком».
Он многое знал, этот Искромёт! Даже то, что знали лишь Отцы. К примеру, счёт месяцев. Или молитвы древних, полные странных, непонятных слов.
– Одному некрасивому человеку жена сказала: «Горе нам, если ребёнок будет похож на тебя». «Горе тебе, – ответил он, – если наш ребёнок не будет похож на меня».
Бабы валились от смеха, слушая его. Мужики усмехались в бороды и подозрительно поглядывали на своих жён. Все обожали плавильщика, ведь он принёс радость в трудное время. Он развеял тоску!
А вечером, когда парни собирались в мужском жилище, он рассказывал вот что:
– Как-то я поспорил с одним Отцом, что выпью реку. Он не поверил мне, поставил на кон Книгу и священный посох. Тогда я сказал ему: «Перекрой все ручьи, впадающие в реку, и я выпью её». Отец был так раздосадован, что мне стало его жаль. Я сказал: «Признаю, что слукавил. Дабы не сердить тебя, я готов выполнить любую твою просьбу». Он взял срок до следующего дня, чтобы подумать. Назавтра он явился ко мне, но я сказал ему: «Ты уже попросил у меня срок до сегодняшнего дня. Я выполнил твою просьбу. Чего же больше?»
Возвысился чужак необычайно. Мужики, всегда враждебные бродягам, признали его своим. Даже вождь говорил с ним уважительно. Казалось, Огонь послал его на замену Пламяславу, чтобы не было так тяжко на душе.
А Искромёт не унимался.