Узнавание

«Если бы вы показали мне, что вам тяжело расставаться со мной, с какой радостью последовал бы я за вами в вечную обитель, где вы почиваете (намек на ее самоубийство посредством отравления), но, увы! вы отняли у меня все: и радость жизни, и даже радость смерти. Жестокий и несчастный друг! Почему вы лишили меня даже единственного счастия, завещав другу то, что оставалось для меня дорогого, — ваши бумаги и рукописи, где столько написано нами вместе, вашею рукою и моею? Что заставило вас так измениться, так охладеть к злосчастному, которому десять лет тому назад вы говорили, что ваше чувство к нему делает вас такою счастливою, что это счастье вас почти пугает? О, моя дорогая и несчастная Жюли! Почему искали вы любовь где-то далеко, среди тревог и отчаяния, когда она была так близко, возле вас? Почему не захотели видеть, чем я был для вас, чем хотел быть? Почему в стихах, написанных год тому назад на подаренном вам портрете: „изо всех, кого я любила, кто любил меня так, как он?“, вы увидели одну лишь доброту, и не нашли для них другого, менее жестокого определения? О, моя дорогая Жюли, вы заставляете меня испытывать, что самое большое несчастье не в том, чтобы оплакивать того, кого любил, но в том, что нас уже больше не любили! Я отдал вам 16 лучших лет моей жизни, и кто теперь утешит меня, кто будет осушать мои слезы в те немногие годы, что мне осталось жить? О, отзовитесь, где бы вы ни были, дайте мне знак, позовите меня, и я отыщу вас на краю света, только чтобы избавиться от ужасной пустоты, твердящей мне каждый раз, когда я возвращаюсь один в мое печальное жилище: никто меня не ждет и уже не будет ждать!»

«О, мой жестокий и дорогой друг! Как могли вы перестать меня любить, перестать ценить мою душу, которая, как ничья другая, была создана для вас? Ибо все, вплоть до нашей одинаковой судьбы, было как бы нарочно создано, чтобы нас соединить. Наши общие несчастия, горькая тайна нашего происхождения, одни и те же обиды и угнетения разве не бросили нас в мир лишь для того, чтобы мы нашли друг друга и, подобно двум тростникам, сломленным бурею, привязались один к другому, находя в этом опору? Но вы умерли, считая себя одинокою, когда вам стоило только протянуть руку, чтобы найти то, что было так близко, но чего вы не хотели даже замечать».

«И, если бы жизнь ваша продлилась, вы, может быть, почувствовали бы, наконец, как я был вам необходим, уже по одному тому, как я нуждался в вас. Быть может, вы перестали бы, наконец, упрекать себя, как то бывало в минуты тишины и справедливости, — быть столь любимою мною и не быть все же счастливою. Но вас больше нет! И я один во всем мире!»