Узник «Черной Луны»

– Ой, вляпался так вляпался. Давайте отойдем… Вчера утром подходит ко мне этот, с усами, Сокирчук, спрашивает, как рука. Нормально, говорю. «Собирайся, поедешь на операцию». Ладно, говорю. Садимся десять человек в грузовик, он – старшим. По дороге заезжаем в какой-то дом. Сокирчук открывает дверь, входим внутрь. Я ничего не понимаю, остальные помалкивают. Смотрю, приносят опоновскую форму, занюханная, грязная, но настоящая. Может, с мертвяков сняли. «Одеваем!» – Сокирчук говорит. Все разобрали, я тоже беру: штаны, куртку, кепку. Смотрю, дальше что будет: оденешься за здорово живешь в чужое – тут же и пришьют. Нет, напяливают! Я как болван смотрю, тоже начинаю одеваться и потихоньку соображать. Штаны еле натянул, а куртку мне другую принесли – поболее. Тут Сокирчук и говорит: будем, значит, действовать на сопредельной территории – в тылу врага. Ну, думаю, класс, вот это по мне. Тихонько спрашиваю, мол, старшего лейтенанта Раевского будем искать? А он мне: «Сдурел, что ли?» Сели в машину, поехали. Я и прикемарил. Остановились возле какой-то деревеньки. Смотрю, все уже платки повязали на лица. А у меня и нет, ну и хрен с ним, думаю. Чего мне прятаться? Вылезли – и пошли цепью. Половина к сельмагу, там – очередь, всех выстрелами поразгоняли, а другие, и я в том числе, к правлению – домик такой аккуратный. Там двое выскочили – с ружьем и пистолетом, их и постреляли на дороге. Потом нашли ключи от сейфа, открыли, выгребли всю кассу. «Что-то не то, – думаю, – товарищи, происходит!» Дом подожгли – и всей оравой к магазину. Кинули в кузов несколько ковров, ящика три с радиоаппаратурой, водку, сигареты и еще чего-то из жратвы. И на ходы… Довольные все, смеются, кто-то водку уже начал откупоривать, но Сокирчук орать стал, что, мол, вытерпеть не можете? В кузове же, на ходу поснимали с себя опоновскую форму и запихали в тюк. «Легенда – как и всегда, – Сокирчук, значит, говорит, – сидели в засаде в десяти километрах от села. Ехала машина, заметили нас, выскочили, мы начали стрелять, они бросили все и убежали. Теперь все везем в милицию». И на меня смотрит, посмеивается: «Запомнил, Ванюха, как отвечать?» Я киваю, молчу. Приехали мы в тот же домик, свалили барахло, а потом меня как током долбануло: вспомнил, какой флаг висел над правлением: приднестровский! Вот тут мне совсем хреново стало. Это ж самая натуральная банда!

– Скверная история, – согласился я, ожидавший от рассказа Корытова чего угодно, но только не такой изощренной гнусности. – А откуда они были – из роты Кинаха?

– Нет. Они приехали, кажется, из Бендер вместе с Сокирчуком… В роте ж все – окопники, простые, от сохи.

– Да, ты прав, все подонки вокруг Хоменко вертятся. Но пока об этой истории помалкивай.

К нам подошел Кинах, как всегда, в каске, обтянутой масксетью, в бронежилете и с автоматом. Он обнял меня одной рукой – во второй держал оружие, похлопал по плечу.

– Слава богу! Сбежал? Молодчина, тут про тебя уже легенды ходят, – проговорил он в своей флегматичной манере, но очень искренне.

– Где Лена? – сразу спросил я.

Андрей помрачнел.

– Сам не знаю. Как уехала тогда на «Волге»… Вчера случайно узнал, что дома ее нет. А мать думает, что она здесь, в Дубоссарах…

– А эти из охраны?

– Пробовал дозвониться – не получилось… – Он пытливо посмотрел мне в глаза и после паузы спросил с легкой усмешкой: – Ну ты хоть понимаешь, кто тебя сдал?

– Понимаю, Андрей. Даже при всей своей простоте.

– Он уже всем поперек горла. В том числе и командованию 14-й армии. Вконец зарвался. Я думаю, с ним в конце концов разделаются, и никакие бывшие заслуги его не спасут… С тобой он еще не определился?

– Нет.

– Скажи, что хочешь остаться в роте. Поверь, это будет лучший для тебя вариант.

– Посмотрим, – ответил я уклончиво. Я сам не знал, чего хотел. Я еще не выполнил свое обещание погибшему Валере Скокову – отыскать документы, компрометирующие Хоменко. – А мы сможем силами твоей роты нейтрализовать комбата и его окружение? – Я внимательно посмотрел в глаза Кинаху: как отреагирует?

– Сложно. В роте есть его осведомители. Не будем торопиться… – Он оглянулся и прошептал: – Тихо!

К нам вразвалочку шел Глухонемой. Он поравнялся, похлопал меня по руке и мотнул головой назад. На крыльце, уперев руки в боки, стоял комбат.

– Понятно, – сказал я. – Языком, что ли, не мог сказать?

Этих негодяев я уже терпеть не мог.

– Пошли, – сказал комбат. – Никому не входить! – бросил он часовому у дверей.

Мы вошли в комнатушку Кинаха, Хоменко достал из-под стола знакомую сумку, вытащил из нее бутылку водки, круг колбасы и буханку хлеба. Откупорил, налил один стакан…

– Я не буду! – твердо отказался я.

– Как хочешь… – Он выпил сам, закурил, спросил тусклым голосом: – Ну и чего ты добился?

– Пока немногого. Зато многое понял, хоть и поздно…

– Дуракам закон не писан.

– Если он не писан дураком, – добавил я.