Узник Двенадцати провинций

Мы, знахари, ищем недуг, затаившийся в теле, в точности как гончая, пущенная по следу дичи: чуем его, преследуем, облаиваем и, подняв из логова, крепко хватаем клыками с первого прыжка. (Тут он смеялся и кашлял.) Пересчитывать кости, еще чего! Это хорошо для городских господинчиков в белом. Кости – это всего лишь скалы, обнажающиеся при отливе: на вид красиво, но ничего нам не говорит о волнах, о туманах и течениях».

Старый Браз был не вполне прав. Можно многое открыть в книге с такими иллюстрациями и многое понять. Я учился, и Кожаный Нос меня всячески поддерживал. Я потерял сон, с головой погрузившись в архитектуру нервов и костей, географию плоти с протекающими по ней реками крови.

Я даже пытался найти соответствия с Даером. Извлекал его из кармана, где он хоронился в своем уютном гнездышке из соломинок и лоскутов. Взъерошенный и возмущенный, он все же давал себя осмотреть, притворяясь мертвым. Из открытого клюва веяло тошнотворным запахом перебродившего ячменя. Найти в этом тельце органы я не мог. Даже биение сердца прощупывал с трудом: слишком упитан был пибил. Жирненький, что твоя фаршированная перепелочка. А вскоре он начинал квохтать, потому что чертовски боялся щекотки.

Как бы то ни было, кончалось это всегда одинаково: терпение маленького доктора приходилось вознаграждать продолговатым зернышком, которое он требовал, вереща, как резаный поросенок. Анатомия пибила-свистуна проста: это огромная печень в перьях. Печень с клювом, чтобы орать.

Однажды в лазарет привезли скончавшегося на месте рабочего из кузнечного цеха. Он просто упал и умер, без видимой причины. Кожаный Нос решил, что пора мне получить урок анатомии. Настоящий, наглядный. По его мнению, сердце умершего остановилось в результате разлития черной желчи. В ходе урока мне предстояло отыскать это разлитие, а заодно ознакомиться с различными частями тела. Труп, с которого сняли всю одежду, лежал на большом столе, глядя мертвыми глазами в потолок.

Кожаный Нос достал свои хирургические инструменты и письменные принадлежности. Игнас, насвистывая в своем углу, готовил емкости. Кожаный Нос завязал мне рот тряпицей. Мне было не по себе. Я чувствовал, что не создан для этого. Ноги едва держали меня. Я много бы дал, чтобы оказаться подальше отсюда. Если вдуматься, никто для этого не «создан». Только в одном старый Браз и господин кюре были согласны: вскрывать тело – это хуже, чем преступление, это кощунство.

Кожаный Нос сделал мне знак, что готов начать. Я попятился к стене, с трудом превозмогая тошноту. Он пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал. В этом взгляде, полном решимости, была и какая-то доброта, почти отеческая. Он ждал. Ждал меня. Я видел, как его кожаная маска проседает при каждом вдохе с тихим шипением. Лицо его казалось от этого странным, в нем проступала оцепенелая морда зверя, застигнутого на повороте дороги. Даер же не выглядел особо встревоженным. Я чувствовал, как он весь подобрался, с нетерпением ожидая начала действа.

Я нехотя подошел к столу. Кожаный Нос помахал в воздухе лезвием и быстро сделал большой вертикальный разрез от шеи до паха. Вновь подняв лезвие, пересек этот разрез вторым, горизонтальным, на уровне диафрагмы. Потом взял пилу, чтобы вскрыть грудную клетку. Я едва не потерял сознание. Он еще немного подождал.

Любопытство, однако, взяло верх. Я наклонился к зияющему отверстию. Кожаный Нос действовал методично. Резал мембраны, придерживал мышцы, рассекал сосуды, извлекал внутренности. По ходу дела он задавал мне вопросы, показывая на тот или иной орган, и я скупо отвечал заученными наизусть словами: sternum, costae, clavicula, pulmo, stomachus, intestinum… – а доктор опускал веки в знак одобрения, коротко пояснял и продолжал свое исследование, без жалости, но и без гордыни. Он был в своем деле царь и бог. Шли часы, и с каждым его движением мертвец становился все меньше, от разрывов сухожилий сотрясался остов, и я, тоже содрогаясь, ожидал, что он сейчас привстанет на своем ложе. Слезы застили мне глаза. Игнас сновал туда-сюда, лучась благоговением перед своим господином.

Наконец Кожаный Нос устало отложил инструменты. Причину остановки сердца он так и не нашел. Но наглядно доказал, что оно перестало биться, шепнул мне на ухо Игнас, с довольным видом обнажив свою лошадиную челюсть. Увиденного было мало, чтобы прошибить его чугунную голову.