Узник фараонов

Наиболее леденящие душу легенды являются и самыми извращенными. В них речь идет о мумиях, в которых искусственно соединили туловище и человеческие члены с головами животных на манер древних божеств. Во все эпохи египетской истории священные животные бальзамировались таким образом, чтобы быки, коты, ибисы, мудрые крокодилы могли однажды возвратиться в полной славе. Но лишь в период упадка, когда у них не было прав и преимуществ Ка, египтяне соединяли в одном существе человека и животного. О том, что произошло с этими составными мумиями не говорят, во всяком случае, публично, но верно и то, что ни одному египтологу не удалось еще их найти. Слухи, пущенные арабами, невероятны и не могут серьезно приниматься во внимание. Они говорят даже, будто старый Хефрен - Сфинкс второй пирамиды и открытого храма - живет в глубинах земли, взяв себе в жены Нитокрис, царицу-вампира, и царствует над мумиями.

Итак, мои сны были о Хефрене, его супруге и армии странных мертвых гибридов. Поэтому я рад, что точное содержание виденного мною не сохранилось полностью. Мое самое страшное видение было связано с вопросом, который я задавал себе предыдущим днем, глядя на загадочную скульптуру в пустыне. Я спрашивал себя, в какой неведомой глубине возвышающийся в стороне храм, должен быть тайно связан с ней. Этот вопрос и простой и неуместный, обретал в моем сне значительность, придавшую ему характер неистового и бешеного наваждения. Какую ненормальную и отталкивающую аномалию представлял Сфинкс вначале?

Мое второе пробуждение, если его можно было так назвать, ознаменовалось глубоким страхом. К тому же моя жизнь была наполнена приключениями больше, нежели существование всех смертных. Вы помните, что я потерял сознание под лавиной веревки, длина которой указывала на ужасающую глубину моего погружения. Сейчас, придя в себя, я не чувствовал больше веса давящей и опутавшей меня веревки, но сознавал, что остаюсь слепым и с кляпом во рту. Кто-то полностью убрал мотки пеньки, под которыми я задыхался. Понимание этого пришло ко мне постепенно, и я подумал, что мог бы снова потерять сознание, если бы к этому моменту не достиг того эмоционального изнурения, когда страх стал мне безразличен. Я был один... Но с кем?

Прежде чем я снова начал мучить себя вопросами и заново пытаться освободиться, мне стало очевидным и другое. Боль, которую я испытывал, буквально раздирала мне руки и ноги, и у меня создалось впечатление, будто я покрыт большим количеством засохшей крови, чем потерял. Моя грудь, казалось, была покрыта сотней ран, как если бы огромный жестокий ибис долбил меня своим клювом. Несомненно, что сила, убравшая веревку, была враждебной. Начав наносить мне раны, она должна была почему-то остановиться. И все же мои ощущения были полностью противоположны тем, которые следовало бы ожидать: вместо того, чтобы окончательно потерять надежду, я почувствовал себя готовым к действию. Сейчас я был уверен, что силы зла принимают физический облик, и бесстрашный человек может сражаться с ними на равных.

Ободренный этой мыслью, я начал стаскивать веревки, используя для этого сноровку, которую так часто демонстрировал в свете юпитеров под аплодисменты толпы. Тонкие нюансы этого процесса начали возвращаться ко мне. Я подумал, что весь этот ужас был просто галлюцинацией и что никогда не существовало страшного отверстия, этой бездонной пропасти и нескончаемой пеньки. И все же был ли я действительно в храме Хефрена перед Сфинксом, и не проникли ли сюда тайком арабы, чтобы мучать меня, лежащего без защиты? Если бы только мне удалось подняться, освободиться от терзавших меня пут и кляпа! С открытыми глазами, улавливающими малейший свет, я бы с радостью сразился с вероломными врагами. Не могу точно сказать, сколько времени мне понадобилось, чтобы сбросить с себя веревку, возможно, больше, чем по моим представлениям, ведь я был ранен и обессилен. Окончательно освободившись и вдохнув, наконец, полной грудью ледяной, сырой и затхлый воздух, я почувствовал, что слишком изнурен, чтобы действовать немедленно. Я остался лежать, пытаясь вытянуть мое скрюченное, окаменевшее тело, и напрягал зрение, стремясь немного сориентироваться. Мало-помалу силы и гибкость вернулись ко мне, но глаза по-прежнему ничего не могли различить. Стоя на коленях, я тщетно ощупывал землю и озирался вокруг себя, но встречал лишь темноту, столь же глубокую, как если бы повязка все еще оставалась у меня на глазах. Я пошевелил ногами, покрытыми засохшей кровью под лохмотьями брюк, и почувствовал, что могу идти, но был в нерешительности относительно направления поисков - я не мог двигаться наугад и подвергать себя риску удалиться от отверстия, которое искал. Вот почему я попробовал определить, откуда шел холодный и зловонный воздух, и предположив, что место, откуда он исходил, было возможным входом в эту пропасть, стал продвигаться в этом направлении. В этот вечер у меня был с собой коробок спичек и даже электрическая лампа, но конечно же, сейчас карманы моей порванной одежды были пусты.