Узник иной войны

Когда я вернулась в Скотсдейл, почти все увидели, что «новая» Мэрилин сильно отличается от той, которая уехала от них девять месяцев назад. Слухи о «нервном срыве», «приступе помешательства», «любовной связи», «эгоцентризме», «себялюбии», «упадке духовности» и тому подобное сопровождали меня повсюду, куда бы я ни пошла, не давая мне житья.

Для меня оказалось невозможным быть свободной в Аризоне в то время. Свобода для меня – это здоровые личностные границы, а не включение в коллективные границы нашей культуры – всеобъемлющие границы, внутри которых другие могут как угодно посягать на границы отдельного человека.

***

Июнь 1981 года. Мои домочадцы напряженно улыбались, встречая меня в аэропорту. Отвечая на их нежные объятия, я нисколько не подозревала ни о конфликте, который вызовет мое присутствие в ближайшие месяцы, ни о том, как трудно им будет принять все то, что отстаивала и требовала эта новая Мэрилин. Моему заново возникшему Естественному ребенку казалось, что все будет просто: надо лишь дать ему свободу быть собой.

Я покинула Бермингем, сознавая, что один час нападения перевернул всю мою жизнь. До нападения у меня уже были некоторые модели поведения – стремление уберечь свою мать от слез, неспособность выразить гнев. Нападение закрепило эти стереотипы. Нападение вызвало и новые стереотипы: стремление быть во всем совершенной, поскольку допустить ошибку – вроде чтения в автобусе – равносильно полному уничтожению, сильную потребность в контроле, чтобы противостоять ощущению подавленности и беспомощности; опасение возражать, поскольку это может жестоко меня ранить; постоянный поиск покровителя – женщины, которая сильнее меня, но «не моя мама»; избегание конфликтов любой ценой и разрешение телу выражать эмоции посредством физической боли. И главное - попытки доказать Богу, себе и всему миру, что я не плохая. Но должно быть я плохая, иначе Бог не позволил бы этому случиться.

Возвращение к прежним взаимоотношениям оказались трудными и приятными одновременно. Я чувствовала себя словно канатоходце, который пытается удержать равновесие, в то время как другие раскачивают канат. Дома, казалось, все ходят за мной по пятам, опасаясь упустить меня из виду. Возможно, они соскучились по мне. Возможно, следить за мной их заставляло любопытство.

Моя мать, исполненная любви к дочери и снедаемая виной, безуспешно пыталась завести со мной разговор о прошлом. На ее лице застыло страдание. Я чувствовала себя в ответе за ее слезы и бессонные ночи и все же не могла сделать то, о чем она просила.

«Мама, я не могу говорить с тобой»

Ее глаза наполнились слезами. Она положила свою мягкую, нежную ладонь на мою руку. «Пожалуйста, детка. Прошу тебя, поговори со мной».

«Я не могу, мама. Каждый раз, когда я заговариваю, ты принимаешься плакать. А я не могу вынести твоих слез. Для меня это слишком мучительно. Мне и так приходится обращаться за профессиональной помощью из-за своей боли, мама. Твоей и моей боли сразу мне не вынести».

Мисси Сью звонила мне и уговаривала поговорить с матерью.

Джинджер звонила мне и уговаривала поговорить с матерью.

Мисси звонила мне и уговаривала поговорить с матерью.

Я оставалась в доме, не рискуя выйти на улицу. Там я наверняка наткнулась бы на мать с отцом. И тогда мне пришлось бы встретиться с последствиями, которые причинили отсутствие внимания с моей стороны. Я любила их до чрезвычайности, но не хотела видеть боль, которую я им причиняла.

Мне не терпелось побывать в церкви в воскресенье, где я могла увидеть всех тех, кто неизменно поддерживал меня в молитве. Держась позади Тодда, я могу спрятаться от шума и замешательства, которое вызовет мое появление.

Я надеялась, что в церкви мне удастся восстановить мои поврежденные отношения с Богом. Я по-прежнему любила Его, но, испытав столь много гнева и смятения, я не могла понять, как Он мог любить меня и при этом позволить произойти этому страшному нападению. Я осознавала, что должна простить Бога за Его выбор в отношении меня. Мне надлежало простить Бога за то, что он покинул меня, когда я была маленькой девочкой.

Вдобавок я испытала огромную благодарность за то, что моя терапия с доктором Дэнилчаком дала возможность Божией исцеляющей любви начать свою работу в душе той маленькой девочки. Мне было отрадно, что Бог привел меня в терапевтический центр – убежище вдали от дома, где мне не было надобности изо дня в день возвращаться домой к семье и к обязанностям взрослого человека после заново пережитого кошмара восьмилетнего ребенка.

Наблюдая людей на церковных скамьях, беседующих и смеющихся, я ощутила себя в родной обстановке и одновременно не в своей тарелке. Хотелось знать, что эти люди говорят обо мне и как на это следует реагировать. Хотелось уйти домой и плакать. Хотелось остаться и встретиться с теми, кто любил меня все эти годы и семь месяцев молился за меня.