Узник комнаты страха

– Могу. И прямо сейчас мы поедем кататься на каталке, – соврала старшая сестра, чтобы кузина, поверив, пошла за ней.

– А я знаю, что эти уроды потравились. Я специально дала им много, не сказав, сколько можно. Ха-ха-ха, – снова во все горло засмеялась она. – Ты видишь, какая я хитрая! Я могла их всех поубивать. Я всех могу убить. Всех. И его. И тебя.

– Погоди, как это «ты дала»? Что это значит? – насторожилась Люся.

– А то. Я утром пришла сюда, взяла, ушла, дала и вернулась рисовать портрет.

Люся снова задыхалась от ярости и обиды и на Катю, и на Виктора, но, вздохнув несколько раз, заставила себя сосредоточиться. В какой-то момент ей даже захотелось тоже глотнуть этого зелья, чтобы расслабиться, но, посмотрев на сестру, которая сгорбившись на краю кровати пыталась натянуть колготки, она взяла себя в руки.

– Кататься на каталке! – бурчала себе под нос младшая. – Я буду первая из них всех кататься на каталке. Катя – кататься – каталка. Катя к-а-а-а-к нак-а-а-а-атит! Первая на всех! Я могу их всех убить!

– Расслабься, малышка, увы, ты – не первая. Пятеро уже покатались на каталке, увы. Ты опоздала, а потому, может, уже и смысла нет. Поехали лучше домой.

– А ты знаешь, – вдруг вполне внятно и серьезно сказала, распрямляясь, девочка, – я ведь и тебя тоже могу убить. Ты мне веришь, Люся-дуся? Ты мне веришь?

– Верю. Но не надо меня убивать. К тому же я знаю, как надлежит принимать бутират.

– А я тебя – не бутиратом.

Люся благоразумно промолчала.

Катя закончила с колготками и поднялась на ноги. Она подошла к зеркалу, поправила волосы, скорчила рожу, проверяя эластичность лицевых мускулов, и вдруг зло уставилась через зеркало на сестру. Когда ей, наконец, удалось поймать Люсин взгляд, она снова спросила с оттенком ненависти:

– Ты что тут делаешь?

– Ну, я просто проходила мимо, услышала твой голос и зашла.

Катя повернулась и, глядя теперь на сестру через легкий прищур, процедила сквозь зубы:

– Ты позавидовала, что у меня будет портрет, а у тебя такого не будет, да?

– Нет, Катя. Я зашла, чтобы поздороваться и повеселиться вместе с тобой.

Вроде как это подействовало, девушка снова повернулась к зеркалу, но как только увидела в нем сестру, стоящую позади нее, опять рассердилась.

– Ты пришла забрать мой портрет, – процедила она как бы сама про себя, как будто сделала вывод.

– Брось, Катюша. Мне приятнее смотреть на тебя живую, чем на твой портрет.

– Живую? А я могу и тебя тоже убить.

– Можешь. Пойдем, я все же покатаю тебя на каталке. Поехали.

– На каталке?! – вдруг закричала, рассвирепев, Катя.

Она снова повернулась к сестре лицом: вся белая, губы почти посинели.

– Это тебя повезут на каталке за то, что ты хотела украсть мой портрет!

И в этот момент ярости она схватила стоявшую рядом табуретку и со всего размаха запустила ею в Люсю.

Люся едва успела отклониться. Табуретка стукнулась о стену за ней и развалилась на три части: один из обломков даже царапнул девушку по спине. Люся испугалась, но еще больше она беспокоилась за сестру, потому что понимала, что та готова натворить глупостей, но не могла найти в голове ни одной дельной мысли о том, как ее усмирить.

Оправляясь от шока, краем глаза девушка заметила, что сестра вовсе не успокоилась после выброса эмоций, а даже наоборот: рассвирепела от неудачи и потянулась за стулом, стоявшим чуть дальше, но тоже в пределах досягаемости. Люся огляделась по сторонам, пытаясь прикинуть, куда ей податься, чтобы увернуться от второго метательного снаряда, но тут услышала жуткий грохот.

Как в замедленной съемке – так ей казалось – Катя, неловко повернувшись, поскользнулась и, подхватив стул, начала сама падать назад. Откуда только взялась такая сила, но стул, зажатый в руке так сильно, что рука аж побелела, взметнулся вверх и угодил в зеркало. Зеркало со звоном раскололось на две части, которые естественно, полетели вниз. Но Катя начала падение раньше и была уже ниже. Как только девушка стукнулась головой о пол, два громадных осколка врезались ей в шею.

Люся онемела. Она стояла, зажав рот руками, широко открыв глаза. Сердце, казалось, стало очень большим и сдвинулось куда-то к горлу, но не билось. Оно тоже застыло в ужасе. Вокруг Кати, удивленно глядящей в потолок, быстро росла лужа крови.

Схватив не глядя со стола пакетик, Люся дрожащими руками налила в стакан воду, высыпала порошок, залпом выпила и выскочила из комнаты.

Скатившись по лестнице, она, наконец, вывалилась на улицу и широко раскрытым ртом глотнула холодный воздух. Рвота подступила к горлу сразу же. Ее рвало жестоко и долго. На земле около подъезда остались и только что выпитый порошок, и обед, и даже еще какая-то горькая жидкость.

* * *

Мокрое и теплое пространство кружилось и трогало Виктора своими липкими лапами. В общем-то, оно было, конечно же, черное, все сплошь черное, но он почему-то знал, что где-то у него есть начало, и знал где именно. Также он знал, где конец. И конец этот все время норовил, пробравшись по спине мужчины, залететь вперед. Это головокружение Цилицкому вконец надоело, и он открыл глаза.