Узник крови

Алекс взял кассету и вставил в стоявший перед ним на столе магнитофон. Он собрался нажать на кнопку «пуск», но тут лорд Браун подался вперед и произнес:

— Минуточку, мистер Редмэйн.

Судьи пошептались, и главный судья спросил:

— Мистер Мортимер выступит здесь со своими показаниями?

— Нет, милорд, но пленка покажет…

— Почему он не выступит перед нами, мистер Редмэйн?

— К сожалению, милорд, он умер несколько дней тому назад.

— Могу я осведомиться о причине смерти?

— Он покончил с собой, милорд, злоупотребив героином.

— Он состоял на учете как наркоман, принимающий героин?

— Да, милорд, однако настоящая запись была сделана в период ремиссии.

— И врач, разумеется, выступит перед нами с подтверждением?

— К сожалению, нет, милорд.

— Понимать ли вас в том смысле, что врач не присутствовал при записи разговора на магнитофон?

— Да, милорд.

— Ясно. А вы сами присутствовали?

— Нет, милорд.

— В таком случае мне интересно знать, кто именно там присутствовал.

— Мистер Элберт Крэнн, лучше известный под прозвищем Большой Эл.

— И в каком качестве он присутствовал?

— Он заключенный тюрьмы Белмарш.

— Вот как? Я обязан спросить вас, мистер Редмэйн, располагаете ли вы доказательствами того, что во время записи мистер Мортимер не подвергался давлению или угрозам?

— Нет, милорд. Но я уверен, что вы сможете судить о состоянии духа мистера Мортимера, прослушав пленку.

— С вашего разрешения, мистер Редмэйн, я посоветуюсь с коллегами.

Судьи вновь зашептались.

Затем лорд Браун обратился к защитнику:

— Мистер Редмэйн, мы пришли к выводу, что не можем вам позволить воспроизвести эту запись, поскольку она явно представляет собой недопустимое доказательство. Если содержание пленки будет предано гласности, я буду вынужден обратиться в службу уголовного преследования.

Алекс шепотом выругал самого себя. Следовало запустить пленку в прессу накануне рассмотрения апелляции, тогда судье не осталось бы ничего другого, как принять пленку в качестве нового доказательства.

Судьи удалились и скоро вернулись с единодушным решением. Лорд Браун произнес:

— Апелляция отклоняется.

Глава 5

К тому времени, как надзиратели добежали до камеры, Дэнни успел основательно потрудиться. Стол был разбит вдребезги, простыни изорваны в клочья, металлическое зеркальце вырвано из стены. Когда Хейген распахнул дверь, Дэнни пытался выломать раковину. Трое надзирателей набросились на него, он замахнулся на Хейгена, и тот едва увернулся. Второй надзиратель схватил Дэнни за руку, а третий изо всей силы лягнул сзади под колено. Они с трудом его обездвижили, и Хейген сковал ему руки и ноги.

Надзиратели выволокли Дэнни из камеры и потащили вниз по железной лестнице, ни на миг не останавливаясь, пока не добрались до блока одиночных камер. Хейген открыл дверь в камеру без номера, и двое других забросили Дэнни внутрь.

Дэнни долго пролежал на холодном бетонном полу. Будь в камере зеркальце, он смог бы полюбоваться фонарем под глазом и мозаикой синяков по всему телу. Ему было все равно: какой смысл трепыхаться, если надежда потеряна.

— У нас не было выбора, сэр, — сказал Паско.

— Не сомневаюсь, что вы правильно действовали, Рэй, — ответил начальник тюрьмы, — мы ведь все знаем, как долгосрочники реагируют на отклонение апелляции. Либо уходят в себя, либо крушат все вокруг.

— Неделя карцера приведет его в чувство, — заметил Паско.

— Дай-то бог, — сказал начальник тюрьмы. — Картрайт умница, я рассчитывал, что он готовая замена Монкрифу.

— Два или три дня в изоляторе наставят его на ум, — сказал Паско.

— Надеюсь, Рэй. И поговорите-ка с Монкрифом, он самый близкий друг Картрайта. Может, он его образумит. Что еще?

— Лич, сэр. Один из моих информаторов сообщил, что подслушал, как Лич клялся расквитаться с Картрайтом любой ценой. Речь шла о какой-то пленке, но я не смог выяснить, в чем там дело.

— Ясно, — сказал начальник тюрьмы. — Возьмите обоих под круглосуточное наблюдение. Не хочу повторять, что Лич сделал с тем несчастным в Гарсайде, а ведь тот всего лишь показал ему пальцами букву «V».

Дэнни сидел за пластиковым столиком, уставясь на лист чистой бумаги. Он был один в камере — Ник пошел в душ, а Большой Эл дежурил в лазарете. Наконец Дэнни написал первую фразу.