Узник моего сердца

Ногаре уселся поблизости, внимательно слушая допрос. Временами его голова дергалась от нервного тика. Рауль де Конше расположился на скамье у камина. Если он и прислушивался к происходящему, то не подавал вида.

Только один раз Лэр заметил, как де Конше пристально посмотрел на Николетт. Пока голос епископа то приближался, то исчезал, Лэр ощутил, что за ним наблюдают. Де Фонтен поднял глаза и встретился взглядом с де Конше. Лэр вспомнил свой арест – возможно, Рауль думает о том же.

Нотариусы трудились, как заведенные. Широкие рукава их одежд задевали стол каждый раз, когда перья бежали по пергаменту.

Речь шла о попытке доказать, что Луи и Николетт являются хотя и дальними, но кровными родственниками. То, что предлог надуман, было очевидно: немало династических браков заключалось между людьми, состоящими в родстве. Петиция, которую сочинил епископ, отмечала также тот факт, что союз Луи и Николетт был бездетным. Аргументы, конечно, сомнительные, но папа Клемент вряд ли не пойдет навстречу желаниям короля, который помог ему занять папский престол.

Самых ужасных вопросов Николетт так и не услышала. Ни единого упоминания о мужской несостоятельности Луи. Не прозвучало ни слова о том отвращении, которое – в соответствии со слухами, распускаемыми Луи, – Николетт испытывала к семейной жизни. Даже те обвинения, по которым она была осуждена, странным образом забылись.

Когда последний ответ был занесен в протокол, епископ наклонился к Николетт:

– Я надеюсь, дитя мое, Святой Отец согласится признать ваш брак недействительным. Помни, спасение не минует и грешников, если они веруют во Христа и покаялись. Грех – в каждом из нас. Молись за то, чтобы Его Святейшество одобрил этот документ и подарил тебе свободу.

Николетт вздрогнула и спросила:

– Свободу, ваша честь?

– Да, дитя мое, свободу. Чтобы поехать в монастырь Святой Екатерины, где ты смогла бы посвятить свою жизнь покаянию и молитвам.

На лице Николетт ничего не отразилось, но девушке показалось, будто ее пронзили ножом. Нет, она никогда не подпишет подобный документ! У нее нет греха на душе, нет повода посвящать свою жизнь покаянию! А если любовь к Лэру де Фонтену – грех, то она готова навсегда оставаться пленницей в Гайяре.

Лэр тоже слышал эти слова. Мысль о том, что он потеряет Николетт, казалась невыносимой. Он опустил глаза, чтобы его чувства не прочли на лице.

Не более чем через час нежеланные гости – представители духовенства, слуги, солдаты – уехали из Гайяра. Епископ в шелковой мантии лениво перебирая четки пальцами, украшенными перстнями, взобрался на ступеньки своей золотисто-голубой кареты. Де Ногаре, как было видно по его карете, тоже любил роскошь. Великий инквизитор занял свое место. Рауль де Конше собрал вооруженных людей и возглавил процессию.

В своей башне Николетт сбросила с головы грубый капюшон и прижалась к Лэру. Ощущая тепло его тела, она смотрела вниз, сквозь решетчатое окно, на то, как разноцветная кавалькада колясок, карет, экипажей, словно змея, ползет по мосту.

– Отсюда они не выглядят могущественными. Маленькие, незначительные.

– Словно вши, – пошутил Лэр. Николетт улыбнулась.

Только кавалькада исчезла из виду, как часовой в сторожевой башне замахал рукой.

– Эй! – закричал он стражникам, сидевшим ниже, в башне у ворот. – Смотрите! Пара чудесных лошадей. Даже с седлами! Откуда они, интересно?

– Они посланы свыше! – пошутил один из стражников. Неужели пора подсчитать деньги? Даже, если они поделят выручку, которую могут получить за коней, на всех, все равно неплохо!

– А вдруг это ловушка? – задал вопрос самый осторожный. Свесив голову, он с подозрением всматривался в лошадей, миролюбиво пасущихся неподалеку от стены.

– При чем тут ловушка? – вмешался третий. – Лошади, как лошади.

– Ты прав. Дураки мы будем, если не поймаем удачу, плывущую прямо в руки.

Стражники все еще спорили, когда сеньор де Фонтен и несколько мальчиков-конюших подъехали к воротам замка. Они поймали и привели лошадей в Гайяр. За бдительность часовые получили от Лэра по монете, что заставило их размышлять целый вечер.

Николетт не успокоилась до тех пор, пока не пошла на конюшню и не увидела любимую кобылку собственными глазами. В фартуке она принесла любимице кучу маленьких ароматных яблок, которыми – одно за другим – угощала лошадку с добрыми глазами. Яблочный сок стекал по коричневой морде животного.

– Ты мой талисман, – прошептала Николетт, поглаживая шелковистую шерсть на шее кобылы. – Ты унесла меня от опасности, спасла мне жизнь. Маленькая, хорошая, отважная моя лошадка.

Кобыла с удовольствием принимала угощение и ласку.

– А ты? – Николетт укоризненно посмотрела на Лэра. – Ты когда-нибудь благодарил своего коня за то, что он спас тебя?

Лэр взял одно яблоко.

– Его и так неплохо кормят, – он со смехом перебросил яблоко из одной руки в другую. Отважный жеребец, так и не дождавшись угощения, ткнул мордой в грудь хозяина.

– Он сейчас укусит тебя, – сказала Николетт. – И будет прав. Именно это ты и заслужил.