Красное верхнее платье Ровены лежало на полу. Поверх него лежала сорочка с длинными рукавами. Взяв за подол тонкую полотняную рубашку, Ровена стала снимать ее через голову и только тогда заметила, чем был занят Фалкхерст.
— Пожалуйста, не надо, — умоляюще произнесла она, глядя в его холодные глаза. — Я не буду сопротивляться, клянусь вам…
Ни тени сомнения не промелькнуло в его безжалостном ответе:
— Все будет похоже, абсолютно похоже…
Ровена уставилась на цепи, которые он протянул с наружного торца кровати к стойкам, расположенным таким образом, чтобы она не могла сомкнуть ноги.
— Было не так, — произнесла она. — Ведь вам не приходилось раздвигать ноги, а мне придется.
Мысленно представив себе картину, которую предполагали его слова, она закрыла глаза. Око за око. И она не могла предотвратить этого. Не могла даже молить его о жалости, ибо таковая у него отсутствовала. Он был решительно настроен проделать все это с ней, и все будет так, как было с ним.
— Ты слишком долго копаешься, — предупредил он ее тихим голосом. — Не испытывай больше моего терпения.
Она сдернула рубашку через голову и молниеносно оказалась в центре постели, согласная на все, лишь бы этот вязкий страх покинул ее. Прежде чем он приказал ей, она легла, но тело ее одеревенело от напряжения. Сомкнув, причем очень плотно, веки, она теперь могла только слышать звук его шагов, которые замерли у спинки кровати в ногах.
— Раздвинь ноги. — Она внутренне застонала, но не осмелилась перечить ему. — Шире, — добавил он.
Она выполнила и это. И все же ей стало трудно дышать, когда его пальцы дотронулись до ее лодыжки и держали ее до тех пор, пока вокруг нее не сомкнулись холодные железные оковы. Они не впивались ей в ногу, как это было в случае с ним, но своим весом сильно прижимали ногу к постели. Так же быстро он заковал и другую ногу, но, когда цепь, свисавшая со спинки в изголовье кровати, не дотянулась до ее запястий, он выругался. Цепь подгонялась под его рост, который был гораздо больше, чем ее.
— Кажется, придется сделать еще один допуск.
В его тоне явственно слышалось раздражение. В душе Ровены шевельнулась надежда, что он откажется от своей затеи использовать цепи. Но надежда была напрасной. Он просто вышел и вернулся с двумя полосками ткани, которые он одним концом привязал к ее запястьям, а другим — к наручникам. Око за око, и теперь ей придется слышать, как поскрипывает цепь при ее движениях, — так же, как и тогда, и чувствовать, как они своим весом растягивают ее суставы, — так же, как было с ним.
Она попробовала оковы на прочность, и ее охватило чувство ошеломляющей паники. Боже, неужели он тоже себя так чувствовал? Таким беспомощным, таким испуганным? Ну нет. Страха он не испытывал. В нем клокотала только ярость. Ей хотелось, чтобы у нее тоже появилось это более сильное чувство, которое помогло бы пройти через все, что ей предстояло, но в данный момент она меньше всего была в состоянии прийти в ярость. Значит, все будет не совсем похоже. Она не будет извиваться и сопротивляться его прикосновениям, не будет пытаться испепелить его своим взглядом или сталкивать его с кровати. Ей оставалось только надеяться, что эти различия в ее поведении ему будут безразличны и не озлобят его еще больше.
Когда ей в рот поместили кляп, она от удивления открыла глаза. Об этом она забыла. Он не хотел больше ее слушать, так же как и она его, правда, причины для этого были совсем не одинаковыми. Он, в отличие от нее, не чувствовал за собой никакой вины. Им руководило отмщение, а она только пыталась спасти жизнь своей матери. Ее полная беспомощность вызывала у него удовлетворение, которое светилось в его глазах. Ровене не хотелось видеть этого, так же как и того, что он сбросил свою одежду перед тем, как вставить ей кляп. Однако свидетельство его готовности принесло ей мало утешения. Ей придется страдать только из-за того, что ее изнасилует он, а не многие другие в его присутствии, а как он будет чувствовать себя, войдя в нее, она уже знала. Она сможет вынести это, ей придется это сделать.
— Интересно, ты здесь тоже девственница, как и там?
Обеими руками он дотронулся до ее груди, туда же был устремлен его взгляд. Ровена широко открытыми глазами смотрела на него. Других действий он не предпринимал, так как для него не было никакой необходимости ласкать ее и довести себя этим до готовности, как это приходилось делать ей с ним. Он уже был в состоянии готовности. А ей это было не обязательно. Кроме тепла его рук и мимолетного удивления оттого, что его прикосновения были нежными, она ничего не испытывала. Ровена была просто слишком сильно испугана, чтобы чувствовать что-нибудь еще.
Он долго играл ее грудью, легко дотрагиваясь, чуть сжимая и оттягивая мягкие соски. Но, когда он, нахмурившись, прекратил это занятие, она испытала очередной приступ страха, так как не знала, что он огорчился, не добившись ласками того, чтобы ее соски хоть чуть-чуть набухли. С хмурым выражением, которое все еще пугало ее, он положил свою руку между ее ног и изо всех сил ввел ей внутрь палец.