Узник моего желания

Чтобы сейчас ей эта мысль не пришла в голову, он позволил себе оглядеть ее обнаженное тело и сказал:

— Действительно, очень приятно учить тебя, чтоб ты знала свое место.

— Которое у вас под ногами? — огрызнулась она.

Он начал сам раздеваться, но прежде чем ответить, одарил ее легкой улыбкой.

— Если я так пожелаю. А теперь забирайся под одеяло. У меня нет больше желания слушать тебя сегодня.

Или дальше смотреть на это ласкающее взор тело, которое она и не пыталась уже прикрыть от него.

Она быстренько сделала так, как ей было приказано, но когда он через несколько секунд, загасив свечи, повернулся к ней, чтобы найти удобную позу, она воскликнула:

— Я не вынесу, если вы опять ко мне прикоснетесь. Я сойду с ума!

У него был большой соблазн опровергнуть ее слова. Но вместо этого он сказал:

— Успокойся. Я слишком устал, чтобы принуждать себя — сколько бы ты ни умоляла меня.

Но при этом он упрямо обнял и притянул ее к себе так, что она вписалась в изгиб его тела.

— Я не смогу так заснуть, — пробурчала она.

— Лучше пожелай, чтоб я смог заснуть, женщина, а то и усталость меня не остановит.

Она притихла, даже дышать перестала. Он рассмеялся и прижал ее покрепче.

— Если я возжелаю тебя, никакие твои глупые ужимки не помогут, так что спи, пока я не передумал.

Она вздохнула и больше ничего не сказала. Уоррик действительно устал, но не настолько, чтобы не ощущать теплоты ее тела. Ее тепло и мягкость были очень приятные, и он понял, что может и привыкнуть к этому, если не будет осмотрительным.

Глава 24

На следующее утро Бог был так милостив, что, когда Ровена проснулась, в покоях уже никого не было. Она не представляла, как она теперь среди бела дня сможет посмотреть в глаза Уоррику после предыдущей ночи, но по крайней мере у нее была временная передышка — вот только память не дала ей никакой передышки.

Вспомнив события минувшей ночи, Ровена застонала и зарылась лицом в подушку. Она так была уверена, что может устоять против Уоррика, но из-за этих мучителей — его пальцев, губ и ее прямо-таки вскипающей крови — ей это не удалось. Те слова, которые он хотел услышать от нее, слетели с губ, и сразу же все остальное стало ей безразличным. Ее волновало лишь то необычайное удовольствие, которое он доставлял ей.

А сейчас ее переполняли чувства стыда и отвращения к себе. И даже мысль о том, что ей снова придется столкнуться с ним лицом к лицу и увидеть его злорадную усмешку, была для нее невыносимой.

Она может умереть, сгореть от стыда, а он будет смеяться. Ее слабость совсем ничего не значила для него, для него имел значение лишь его собственный триумф. Да, он будет смеяться, и она возненавидит его еще больше.

— Перестань зарываться в подушку, женщина, и надень вот это.

Ровена чуть не лишилась чувств от неожиданности, повернулась на другой бок и увидела Уоррика, стоящего рядом. В руках у него были сорочка, рубашка, туника и башмаки. Это было ее собственное белье, белье из дорогой ткани. Уоррик нахмурился, глядя на нее, — у него были причины для недовольства.

— Думаешь, ты можешь нежиться в постели просто потому, что доставила мне вчера некоторое удовольствие? Нет, твое положение не изменилось, и обязанности остались прежними, а ты еще не собираешься приступать к их выполнению. Однако так как я уже поел, тебе не нужно прислуживать за столом до вечера, так что иди, поешь и приступай к своим делам.

Не успела она найти никакого подходящего ответа, как он повернулся и вышел. Можно подумать, ей было приятно лежать в его постели.

И вдруг ей пришло в голову, что она встретилась с ним лицом к лицу и не умерла. Ведь он даже не собирался злорадствовать над ее чувством стыда? Поистине она совершенно не понимала его. Он упустил прекрасную возможность еще больше унизить ее.

Она бросила взгляд на одежду, которую он оставил на кровати, и замешательство ее еще больше усилилось. Она знала, почему ей выдали одежду, предназначенную для слуг, — для того, чтобы эта грубая одежда постоянно напоминала ей о ее новом положении. И вот здесь перед ней лежало ее собственное нижнее белье из тончайшего полотна. Оно могло защитить ее кожу от грубой верхней одежды, которую она должна будет все еще носить, но эта грубая одежда для слуг больше не будет оставлять ссадин на ее нежной коже.

Озадаченная, она смотрела на дверь, за которой только что скрылся Уоррик. Этот жестокий человек не дал ей умереть с голоду, не дал ей замерзнуть, хотя эта забота и была проявлена ради дитя, которое она носила под сердцем. Но теперь он не хочет, чтобы ее кожу натирала та самая одежда, которую она носила по его приказу, и это уже было не ради дитя. Это было только ради нее. Жестокий? Да, конечно, он был жестокий, но, может быть, в нем все-таки осталось хоть что-то человеческое?

Но нет, что это она вообразила? Никакой доброты в Уоррике не было ни капли. Безусловно, у него были какие-то скрытые мотивы, чтобы вернуть ей ее нижнее белье. Этот его шаг, похоже, должен был вызвать некое смятение в ней. Отвратительный человек. Неужели ему больше нечем заняться, как только изобретать все новые способы ее мучить?