УЗНИК РОССИИ

Время меняет знаки в отношении к героям романа, к его стилю и форме. Говорилось, что в «Онегине» мало русского и все сплошь западное, и что западного нет, а все сплошь отечественное. Боратынский писал о пушкинском романе Киреевскому: «Форма принадлежит Байрону, тон тоже». А.Мартынов в середине прошлого века писал, что в «"Евгении Онегине» повсеместно проявляется подражание, облик западного мудрования, русского же духа и слыхом не слыхано, и видом не видано». Сто тридцать лет спустя советский критик К.Тюнькин обвинял Мартынова в «реакционной тенденции», которая «приобрела характер политического доноса».

Взятие в долг тем, мыслей, оборотов из иностранной литературы не считалось тогда зазорным. Наоборот, было принято, широко распространено, приветствовалось литературными журналами и не скрывалось авторами. Пушкин, как и все его сверстники, много занимался переводами из европейской литературы. Он лучше многих других умел переносить на русскую почву достижения европейских писателей. Роман Констана о бесцельном и безвольном молодом французе, сыне своего века, потерявшем точки соприкосновения с обществом, в котором жил, появился в 1815 году и стал своего рода эталоном для целого ряда романов, включая «Онегина», впрочем, как считал сам Пушкин, опосредованно, через Байрона.

Традиционно писалось, что строфа романа придумана Пушкиным и потому называется онегинской, однако сегодня это мнение можно считать ошибочным. Строфа из четырнадцати строк заимствована у Парни и Байрона – из произведений с астрофической композицией.

Пушкин начал с того, что сделал героя повесой вроде многих своих приятелей, а потом стал примеривать Онегину разные ролевые функции: масона, даже участника в декабристском заговоре (по-видимому, от скуки). 19 октября 1830 года, в День Лицея, поэтом совершается некая акция, содержание которой отмечается в дневнике: «Сожжена Х песнь» (VIII.19). Мотивы сожжения не ясны. Была ли опасность в тот момент? Может, огню преданы воспоминания об экстремистских стихах самого Пушкина? Предварительно он главу зашифровал, значит, думал адресоваться к потомкам или отправить в Лондон к тамошнему беглецу Николаю Тургеневу? Онегин изменился вместе с кукловодом-автором и в декабристы больше не собирался, чем осложнил работу советских пушкинистов.

«Лишнего человека» Онегина точнее бы назвать скитальцем. Слово и суть подметил Достоевский. Роман начинается с приезда Онегина в чужую среду: «В глуши, в сердце своей родины, он конечно не у себя, он не дома. Он не знает, что ему тут делать, и чувствует себя как бы у себя же в гостях». Зародилась проблема, нам кажется, вместе с появлением интеллигентных людей. Лишним почувствовал себя Андрей Курбский, лишним оказался Николай Новиков. В отличие от Радищева, твердо решившего, что пора упереть палец в чудище (читай – в систему), Новиков, мирный масон и умеренный просветитель, попал в тюрьму вообще ни за что. Думающие граждане в России мешают власти тем, что они думают. Их усилия уходят в песок, способности не востребуются, они отходят от дел и общественной карьеры.

Краешком ума власти во все времена понимают, что такие люди полезны, но они раздражают начальников, и те пытаются заставить их работать «в русле», а если не получается, сбрасывают фигуры с шахматной доски. Правильнее назвать русских интеллигентов не лишними, а лишенными, то есть, по-советски, лишенцами, ибо они лишены слова, дела, права, стеснены в возможности служить стране и миру и становятся внутренними эмигрантами. Оттого они и бегут, превращаясь в бездомных скитальцев, или обретают вторую родину.

В русской литературе лишний человек был характером, частично заимствованным из европейской романтической беллетристики. После 1825 года, когда стали завинчиваться гайки, лишних людей сделалось много. Расправившись с декабристами, власти продолжали вытеснять сочувствующих им да и просто думающих граждан, а на их место в госаппарат, журналистику, литературу пошли посредственности.

Определение Д.Мирским лишнего человека как «неэффективного идеалиста» кажется ошибочным. Есть попытки подойти к пониманию проблемы с другой стороны. Славист Джесси Кларди считает, что это «эгоцентрик, страдающий маниакальной депрессивностью». На деле, лишний человек отчетливо оценивает реальность и вполне эффективен хотя бы самим присутствием в обществе.

Что касается прототипа самого популярного лишнего человека Онегина, то сам Пушкин и был живым лишним человеком в России. Не первым, но одним из самых значительных, и потому его лишнесть, или, если угодно, лишничество, приобретало символический характер. Состояние изоляции было неотъемлемым чувством самого Пушкина едва ли не всю жизнь; с юности и до конца он оставался бездомным, если не считать домом без конца снимаемые им комнаты в отелях да чужие квартиры. А шире – лишничество объемлет его духовную бездомность под гнетом известных обстоятельств, что, как в зеркале, отразилось в Онегине.