Узник России

Время казалось идеальным для выезда: близилась коронация, а значит, амнистия для тех, кто был в опале при прежнем царе. Дав подписку, Пушкин отрекся от всего, что связывало его с декабристами, болезнь документально подтверждена. Л.Гроссман сформулировал все более современным языком еще в сталинские годы: платой Пушкина за освобождение был отказ «от антиправительственной пропаганды». Ложь и самоунижение явились необходимыми элементами компромисса. Псковский губернатор Адеркас отправил в Ригу Прибалтийскому губернатору маркизу Паулуччи бумагу на Высочайшее Имя с приложением прошения Пушкина, медицинского освидетельствования и подписки о непринадлежности к тайным обществам.

Снизу вверх шло прошение, а сверху вниз двигалось особое расследование о поведении в Псковской губернии стихотворца Пушкина. В Новоржев выехал специальный агент, посланный по устному приказу генерал-лейтенанта Ивана Витта. Задачей агента А.Бошняка было тайное расследование поведения поэта, подозреваемого в возбуждении крестьян. С Бошняком послали фельдъегеря Блинкова: арестовать Пушкина, если он окажется действительно виновным. У Бошняка был солидный опыт оперативной работы, поскольку в Одессе он служил провокатором в Южном обществе декабристов. Для ареста Пушкина Бошняк имел при себе открытый (то есть незаполненный) документ.

С утра Бошняк отправился собирать компромат. Он беседовал о Пушкине в гостиницах, в доме уездного судьи, навестил соседей-помещиков, игумена Иону. Бошняк объехал округу, и везде слышал, что Пушкин ведет себя уединенно, скромно, тихо, крестьянские бунты и тайные заговоры не организует. По-видимому, в тот момент кое-что зависело от агента Бошняка. Другой припугнул бы допрашиваемых, добавил от себя, и дело сшито; можно арестовать поэта и получить повышение в чине. Бошняк этого не сделал. Опытный службист, он понимал, куда дует ветер: Пушкина хотели освободить. Поэт в те дни был в Пскове, и его даже не потревожили. Через пять дней Бошняк отпустил Блинкова в Петербург, поскольку для ареста Пушкина не оказалось оснований, а чуть позже отбыл и сам.

Ничего не знал Пушкин и о другом событии: из-за границы вернулся Чаадаев. А декабрист Иван Якушкин, абсолютно уверенный, что Чаадаев за границей и недосягаем, назвал его членом тайного общества. Специальные агенты в Варшаве, досматривая чаадаевский багаж, перерыли все его бумаги и среди них нашли стихи. Великий князь Константин Павлович, полгода назад отказавшийся стать царем, шлет об этих стихах рапорт в столицу. В Брест-Литовске Чаадаева арестовывают и допрашивают по поводу найденных у него рукописей. Выпускают его под надзор Московского губернатора. Чаадаев (тексты допросов сохранились) назвал автором нескольких рукописей Пушкина и перечислил всех лиц, от которых он эти рукописи получал, а также всех, кому давал стихи эти читать.

До Пушкина дошел слух, что заочно приговоренный к смертной казни по делу декабристов ученый и публицист Николай Тургенев выдан в Лондоне русскому правительству и привезен в кандалах на корабле в Петербург для расправы. Не исключено, что тайная полиция сама слух распространила. Он не способствовал подъему настроения, и Пушкин написал Вяземскому тревожное письмо. Выяснилось, что это выдумка; Николай Тургенев остался на Западе. Через сто лет, уже при советской власти, издали его дневник за те годы. Он входил в седьмой выпуск «Архива братьев Тургеневых», но тираж крамольной книги был уничтожен. Остались два экземпляра уникального издания.

Длинные руки российских секретных служб действовали и за границей. Князь Иван Гагарин, бросивший дипломатическую службу и перешедший во Франции в католичество, говорил, что у него была идея обратить в католичество всю Россию, а первым – Бенкендорфа. Русский консул в Марселе получил секретное указание при первом же удобном случае схватить Гагарина, посадить на военный корабль и отправить в Россию. Гагарин старался вовсе не ходить в гавань, если там стоял русский корабль.

Пушкин живет надеждой, что его вот-вот выпустят из неволи. Отправляя прошение по инстанциям, губернатор Адеркас говорил поэту комплименты и обещал содействие. Не знал Пушкин, что 30 июля из Риги его всеподданнейшее прошение препровождено в канцелярию Министра иностранных дел графа Нессельроде с письмом губернатора маркиза Паулуччи. В письме подтверждается, что Пушкин ведет себя хорошо и, находясь в «болезненном состоянии», «просит дозволения ехать в Москву, или С.-Петербург, или же в чужие краи для излечения болезни». Однако Паулуччи полагает «мнением не позволять Пушкину выезда за границу». Николай I в этой подсказке не нуждался. Однако вопрос: почему губернатор высказал такое мнение, – возникает. Ответ в том, что некоторые мысли верховного начальства витали в воздухе. И маркиз Паулуччи их угадывал. Такое единомыслие засчитывалось в плюс губернатору.