Читаем Узник России полностью

Узник России

Разговор состоялся дома у генерала. Он был вполне благонамеренным со стороны поэта (в соответствии с осуществляемой им программой) и ласково-покровительственным со стороны Бенкендорфа. У главы Третьего отделения были новые планы в отношении поэта, согласованные с царем, и желание Пушкина поддержать контакты укрепляло мысль, что замысел правилен. Но осуществлять планы Глава Третьего отделения не спешил.

У Соболевского внезапно умерла мать, и его отъезд в Париж отложился. 15 июля 1827 года Пушкин посылает Соболевскому деньги, только что выигранные в карты – всю свою наличность, – и напоминает об уговоре: «Приезжай в Петербург, если можешь. Мне бы хотелось с тобою свидеться да переговорить о будущем» (Х.179). Оба приятеля озабочены деньгами. Пушкин старается опубликовать как можно больше в Петербурге, наладить «торговлю стишистую» (Х.185). Идет она не очень хорошо.

Для защиты авторских прав Пушкин обращается к тому же Бенкендорфу, воюет с цензурой, запугивая своей привилегией апеллировать непосредственно к царю. Что касается высочайшей цензуры, то Бенкендорф сообщает: все предложенные Пушкиным стихотворения одобрены. Издатель Плетнев собирается их печатать по согласованию с Третьим отделением с пометкой «С дозволения правительства».

Часть переписки Пушкина с Соболевским, особенно посланной по почте, до нас не дошла. Между тем намерения друзей стали известны властям задолго до осуществления. «Поэт Пушкин здесь, – писал фон Фок в донесении Бенкендорфу. – Он редко бывает дома. Известный Соболевский возит его по трактирам, кормит и поит на свой счет. Соболевского прозвали брюхом Пушкина. Впрочем, сей последний ведет себя весьма благоразумно в отношении политическом». Об осуществлении замысла мы узнаем из доноса секретного сотрудника. 23 августа 1827 года агент Третьего отделения (по мнению Б.Л.Модзалевского, Булгарин) доносил: «Известный Соболевский (молодой человек из московской либеральной шайки) едет в деревню к поэту Пушкину и хочет уговорить его ехать с ним за границу. Было бы жаль. Пушкина надобно беречь, как дитя. Он поэт, живет воображением, и его легко увлечь. Партия, к которой принадлежит Соболевский, проникнута дурным духом. Атаманы – князь Вяземский и Полевой; приятели: Титов, Шевырев, Рожалин и другие москвичи».

Соболевский действительно собрался в дорогу. «…Еду завтра в Псков к Пушкину, – писал он общему с Пушкиным приятелю Николаю Рожалину 20 сентября, – уславливаться с ним письменно и в этом деле буду поступать пьяно – т.е. piano».

«Пьяно» – значит «тихо». Так тихо, что мы и по сей день не знаем подробностей, но замысел, обнаруженный доносчиком, налицо. Письмо Рожалину тоже не случайно, Соболевский не болтлив. Николай Рожалин (известно о нем немного) входил в Москве в круг приятелей, наиболее близких Пушкину, Соболевскому и особенно Веневитинову. Знаток греческой, латинской и немецкой культур, философ-идеалист, поклонник Шеллинга, переводчик, критик, «памятный умом и ученостью», Рожалин собирался в Европу. Перед его отъездом Пушкин передал ему несколько своих рукописей.

Недоумение остается. Сказанное в ресторане или клубе слово могло быть без труда подхвачено. Как и что конкретно узнал осведомитель Бенкендорфа? Ездил ли Соболевский в Псков и Михайловское, и если да, то зачем? Пушкин вроде бы не собирался снова пытаться бежать из Михайловского через Дерпт – то был пройденный этап. Скорей всего, в Михайловское к Пушкину Соболевский так и не поехал. Пушкин летом 1827 года Бенкендорфа о выезде не просил. Что значит «уславливаться с ним письменно», если он едет лично увидеться? Речь могла идти о способе тайной переписки после отъезда Соболевского.

Чаадаев спрашивал в письме Степана Жихарева, московского губернского прокурора, в доме которого Пушкин бывал: «…не знаете ли, каким манером Александр Пушкин пустился в чужие края?». Любопытны в письме осторожные слова «каким манером». Чаадаев не стал бы спрашивать, будь способ обычным. Значит, суть слов: как Пушкину удалось провести бдительность власти? Слух до Чаадаева дошел ложный. Пушкин еще в чужие края не пустился.