Узник России

Точнее, имелось в виду, что при пушкинской общительности он может случайно проговориться, а вокруг много любознательных ушей. Часть знакомых поэта и некоторые декабристы отнеслись отрицательно к стремлениям Пушкина найти контакты с властью после ссылки, в стихах его увидели желание оправдаться и выслужиться. Н.Эйдельман считал, что Пушкин после возвращения из ссылки для властей остался подозрительным, но – и стал чужим для прошлых своих единомышленников.

С Третьим отделением в разные периоды жизни были у Пушкина деловые контакты: разрешения на публикации, поездки, финансовые вопросы. Но не только. Часть сотрудников сыска принадлежала к одному с Пушкиным узкому кругу. Их знали, поэт встречался с ними на балах и приемах. Он довольно много слышал о них сплетен, о чем-то догадывался; они же знали о поэте и его круге практически все.

«Вашего превосходительства Всепокорнейший слуга» – стандартное выражение в письмах к Бенкендорфу, и только. Однако близкие друзья не раз упрекали Пушкина в недостойности высказываемого им этим людям почтения. Так, бывало, Пушкин являлся в приемную Бенкендорфа или к нему домой просто для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Поэт настойчиво стремился поддерживать хорошие отношения с фон Фоком, управляющим тайной политической канцелярией. Тот ведал секретной агентурой, дружил с Булгариным и Гречем, а Пушкина держал за человека, «не думающего ни о чем, но готового на все».

Был поэт знаком и с Мордвиновым, занявшим пост управляющего Третьим отделением после смерти фон Фока. Общался с Павлом Миллером, ставшим позже секретарем Бенкендорфа. Известный перлюстратор писем Александр Булгаков, Московский почт-директор, был хорошим приятелем Пушкина. Только в 1834 году Пушкин возмутился, когда узнал, что Булгаков вскрывал письма поэта к жене, сообщая о них по назначению. В 1828 году перечисленные нами детали дали в руки тайной канцелярии козыри, которые в подходящий момент она могла использовать для привлечения Пушкина к сотрудничеству. И время настало.

Пробным шаром, запущенным в прощенного изгнанника, был заказ Бенкендорфа от имени царя написать записку «О народном воспитании», то есть представить развернутую характеристику охранительных идей. «От него, – точно почувствовал ситуацию Ю.Лотман, – явно ждали информации, которую можно было бы использовать в целях сыска, прощупывали возможность привлечь к сотрудничеству». Не случайно одновременно с Пушкиным мысли об образовании было предложено высказать лицам, напрямую связанным с охранными органами: графу Ивану Витту и Фаддею Булгарину. Поэта откровенно готовили к сексотству, и самым удивительным нам кажется то, что бабочка, ничего не подозревая, с какой-то наивной охотой летела на огонь.

Стараясь быть гибким и обвиняя в записке декабристов в учиненных ими беспорядках, осуждая пагубное западное влияние в России, восхваляя мудрость престола, Пушкин вольно или невольно давал понять, что он единомышленник тех, кто дал ему поручение. Подробные его рекомендации о налаживании системы доносительства в учебных заведениях идут дальше, чем предложения платных агентов Третьего отделения. «Для сего нужна полиция, составленная из лучших воспитанников, – пишет поэт в записке «О народном воспитании» и поясняет: – чрез сию полицию должны будут доходить и жалобы до начальства. Должно обратить строгое внимание на рукописи, ходящие между воспитанниками. За найденную похабную рукопись положить тягчайшее наказание; за возмутительную – исключение из училища, но без дальнейшего гонения по службе» (VII.33).

Прожектерство Пушкина в области сыска было оценено, и выражена письменная благодарность от имени Его Величества. Бенкендорф в донесении Николаю I сообщал: «Пушкин, после свидания со мной, говорил в Английском клубе с восторгом о Вашем Величестве и заставил лиц, обедавших с ним, пить здоровье Вашего Величества. Он все-таки порядочный шалопай, но если удастся направить его перо и его речи, то это будет выгодно».

Логическим результатом взаимного сближения должно было стать прямое предложение о сотрудничестве, или, используя легкомысленный лексикон, – вербачок. Пушкин должен был пройти, скажем так, собеседование, жертвой которого становились многие русские литераторы. И не литераторы тоже. Глава Третьего отделения обещал Пушкину, что Государь «не забудет Вас и воспользуется первым случаем, чтобы употребить отличные Ваши дарования в пользу отечества» (Б.Ак.14.11). Ничего страшного в вербовке писателя не было. Кумир русских романтиков Байрон тоже выполнял в Греции определенные задачи аналогичного британского ведомства, о чем Пушкин, понятно, не догадывался, а то бы, может, ему легче было перенести душевную травму.