Узник России

Заглядывая вперед, Пушкин в упомянутом письме Казначееву об отставке ссылается на неизлечимую болезнь: «Вы, может быть, не знаете, что у меня аневризм. Вот уже 8 лет, как я ношу с собою смерть. Могу представить свидетельство какого угодно доктора. Ужели нельзя оставить меня в покое на остаток жизни, которая верно не продлится» (Х.71). Неужели он действительно страдает аневризмом восемь лет – с лицейской скамьи? Для отставки ссылка на заболевание не имела значения, но Пушкин готовил второй шаг, потому и привел такой серьезный аргумент, как неизлечимое заболевание.

Непосредственный начальник Пушкина Александр Казначеев был честным и порядочным человеком. Когда ему приносили взятки, он брал их и объявлял, что это пожертвование для бедных. Таким образом он скопил целый фонд, который канцелярия использовала для раздачи нуждающимся. Казначеев оказывал Пушкину покровительство и хотел неоднократно примирить поэта с Воронцовым. Но отменить приказ о командировке ему не удалось.

После объяснений Пушкин в состоянии обиды получает из казны деньги на месячные командировочные расходы (400 рублей; расписка в получении денег сохранилась) и выезжает, но вскоре выясняется, что до места назначения он не доехал. В канцелярском документе написано, что все три чиновника были посланы «для произведения опытов к истреблению саранчи». Трудно сказать, о каких опытах могла идти речь.

В бумагах поэта тоже сохранилась запись: «Mai 26. Voyage, Vin de Hongrie» (Май, 26. Вояж, венгерское вино). Доехав до Сасовки, Пушкин остановился погостить в семье местного помещика. В этот день уполномоченному по борьбе с саранчой, как назвали бы такого чиновника теперь, исполнилось 25 лет. Урожай гибнет, что грозит голодом части России, а он в загуле, который продолжался и на следующий день, после чего пьяного Пушкина усадили в коляску, и он отправился обратно в Одессу.

Отоспавшись и протрезвев, Пушкин явился в канцелярию с твердым намерением добиться отставки по состоянию здоровья. Вид поэта подтверждает, что состояние его не из лучших, командировочные деньги пропиты. Состояние у Пушкина задиристое. Между ним и Воронцовым происходит неприятный разговор. Приняв прошение об отставке, Воронцов тотчас отправляет его в Петербург. В ответ на предупреждение, что отставка может иметь дурные последствия, поэт в письме Казначееву заявляет: «Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника…» (Х.598). Но в России критика пищеварения начальства – это бунт, своеволие, инакомыслие, критикующий должен быть готов сполна вкусить горечь расправы.

Диссонансом оказывается письмо Жуковского. Пушкин отправил ему из Одессы несколько писем, Жуковский получил лишь одно (тоже до нас не дошедшее). Но ответ мэтра, приближенного ко двору, звучит крайне оптимистически: «Ты создан попасть в боги – вперед. Крылья у души есть!.. дай свободу этим крыльям, и небо твое. Вот моя вера. Когда подумаю, какое можешь состряпать для себя будущее, то сердце разогреется надеждою за тебя… Быть сверчку орлом и долететь ему до солнца».

Куда же предлагает лететь Жуковский, если он прекрасно знает, что долететь до Петербурга царь не разрешит? Понятно, что Жуковский думал о поэтическом Олимпе. А Пушкин в это же самое время мечтал о месте, где можно жить независимо, и поощрение Жуковского дать свободу крыльям мог понять несколько в ином смысле.

Первая реакция на ссору с Воронцовым была, как всегда у Пушкина, яростной. Поэт мстителен, он гневно осуждал сплетни и пасквили, сочиненные другими, но сам охотно их сочинял, делал это быстро и широко распространял среди знакомых своей жертвы. Вот и теперь на Воронцова посыпались эпиграммы, которые только доказывали, что зря он был великодушен и терпелив:

Полугерой, полуневежда,

К тому ж еще полуподлец!..

Но тут, однако ж, есть надежда,

Что полный будет наконец. (II.371)

Если называть вещи своими именами, то «полуневежда» и «полуподлец» были бесстыдной ложью, а эпиграмма в целом клеветой – едкой, несправедливой, злобной и от злобы неостроумной. Были и другие тексты Пушкина такого же уровня. В письме Александру Тургеневу брань в прозе: «Воронцов – вандал, придворный хам и мелкий эгоист» (Х.77). Одна из эпиграмм остается не расшифрованной до сих пор.

Бартенев считал, что Пушкин в дальнейшем раскаивался, что поступками его руководил злой гений Александр Раевский, который хотел любым путем избавиться от соперника, предложил Воронцову отправить Пушкина в командировку, а затем уговорил самого Пушкина туда поехать. Раевский же участвовал в сочинении письма об отставке. Но это предположения, да и они поступки поэта не оправдывают.